Лучший друг - Ян Жнівень Страница 69

– Как-то раз мы с капитаном Джимом должны были провести вылазку к казармам гомельского ополчения, чтобы их обезоружить. То было как раз до так называемого «Полесского кряжа», – добавлял Уорвик. – Перед нами стояла лишь одна проблема – индукционная установка ССО 3.0. Это была страшная вещь, разработанная хоть и на скорую руку, но работавшая как надо. Один вид этой громадины, расположенной за километр от нас, пугал до мурашек. Страх, спеленавший наши глаза, не давал вставить загонщик в плазмациклы и выступить вперед. Благо моя дорогая Адель была разумнее нас. Ключ к разгадке этого ужасающего орудия был в маленькой будке, стоявшей за километр с другой стороны ССО. Эта штука уходила глубоко под землю, где скрывались ядерные реакторы для выработки энергии. Один правильный расчет мог запустить цепь и направить всю мощь установки прямо на базу гомельчан. Самый абсурдный момент этой истории в том, что мы с Джимом знали про эту будку, но страх давал нам лишь прямой путь, а не обходные решения. Но а если уж и трезво рассуждать – иронично, не правда ли, – то тут играет огромную роль случай, – неожиданно подвел итог Уорвик. – Удача и рассуждения. Удача – следствие рассуждений. Будучи человеком, который твердил себе всю жизнь, что он неудачник, Уорвик смотрел на ССО глазами, полными страха, а Адель, которая не думала, а делала, увидела обходной путь. Она действовала не обыденно. Она знала, что удача – не данность, а итог осознанных действий. Теперь сравнивай себя и меня.

Генерал замолчал, уверенный в том, что этой информации Лёше хватит для размышлений. Старший брат что-то возразил, но Уорвик не вслушивался. Он слишком устал. Тем временем Лёша начал перебирать в голове ту кучу переменных, которые свалились на него. Он медленно открыл свой рюкзак и достал оттуда свою большую, испещренную болезненными и кривыми набросками тетрадь. Среди них показались стихи о Лере, как вдруг он нарисовал в голове ее портрет.

Воспоминания вспыхивали, как пожар. В глаза ударила жгучая боль, и он ощутил на себе пристальный взгляд Уорвика. На пол упала слеза…

Лёша, чувствуя стыд и злобу на самого себя, выдернул из тетради с десяток страниц со старыми набросками и сжег их зажигалкой, нагло скинув обгорелые куски на пол. Единственное, что он оставил там, это стихи, которые он не имел сил даже пальцем тронуть.

Эти стихи ему и правда нравились, но сейчас у него появилась другая цель. Открыв новую и свежую страницу, Лёша, смотря на упавшую слезу на полу, написал название первой главы – «Погоны, или Все же не повод судить по обложке, часть один».

Старший брат подметил все подробности. Его герой был столь прозрачен и прост, что, не зарисовав ни одной его черты, он ясно изложил на первых трех страницах психологический портрет генерала Рубцева-Асамблейского.

Эта история началась очень бодро, но с огромной кипой сомнений. Вся книга – сплошной самообман. Лёша натужно уверял себя в неправильности действий, что давало ему стимул просидеть за тетрадью целых семь часов. И даже в процессе было ясно и понятно, как никогда, что книга – ложь. Тогда он понял, что двадцать один год – лишь жалкая имитация какой-то осознанности. Историю про генерала Рубцева-Асамблейского, человека с сильной тягой ко сну и дорогому виски, он писал как неразборчивую, самокритичную автобиографию, уже тогда понимая, что спустя много лет взглянет на нее с презрением. Писать было трудно. Все, что перечислил Уорвик, как казалось Лёше, лежало на поверхности, и все это он мог понять и сам. Печальный вывод о том, что он застрял в этой петле, поглотил его. Петле бесконечной метаморфозы собственного тела и суждений. Нескончаемые изменения его взглядов на жизнь и мироощущения – вкупе все это не позволяло ему что-либо утверждать, кроме самых очевидных фактов в его жизни. Всегда будет кто-то, кто умнее тебя – это был девиз его книги.

Генерал Рубцев-Асамблейский всему его окружению представлялся жалким. Он прошел три войны, имеет за плечами много подвигов, а на груди тяжелый груз орденов, но при всем при этом генерал – человек наипростейший, которого видели люди его скудного окружения. Он никогда не щеголял броскими фразами, был молчалив и беден, деньги его все уходили на выпивку, а в беседах в баре он был молчалив. Лишь слушал и понимающе кивал. Все думали, что такое поведение генерала – итог многочисленных контузий, тоскливых мыслей и тяжести бремени, которое он несет на своих плечах, но все было много проще. Генерал Рубцев-Асамблейский – человек, который понял в жизни многое, чего нельзя было понять ни одному аристократу в его окружении. Ни один зазнайка не смог бы перещеголять его в красоте речи, но генерал не показывал этого. Он слишком устал, жизнь его потаскала, а доказывать было нечего, да и некому – вокруг него был лишь напускной фарс. Все он доказал там – на фронте. Солдатская жизнь, жизнь простого пушечного мяса, и пусть не смотрят на его ордена и звание – вот то место, где он хотел что-то доказать, но не в среде этих людей во фраках и с лакированными башмачками.

Это свое качество, когда ты пишешь без устали, Лёша обозвал «творческой рвотой», вызванной жутким переполохом, который в его сердце устроил слегка сошедший с рельсов ментальной устойчивости генерал. К середине ночи, когда все уже улеглись на удобные койки на втором этаже, старший брат закончил вторую главу – «Постельный режим». В эти две главы он всунул не только портрет героя, его образ жизни и философию, но и свои качества в лице единственного друга, которому открывался генерал и поучал его жизни – Федота. С какой-то долей гордости он даже сравнивал себя с главным героем – генералом, которому даже имя еще не придумал, но все же основным лицом был Федот. Федот – солдат, простой парень, который, в отличие от своего товарища на фронте, не носил китель в любое время суток. Он был простым парнишкой, которому слишком легко далось звание старшего лейтенанта, но который был солидарен с другом-генералом. Они были единственными людьми во всем своем окружении, не подверженными пристрастию к распутной жизни, но Федот, которого пытался образумить генерал, все же был падок на высокомерие. Его чин, пусть и доставшийся ему без особого труда, был основным камнем преткновения в жизни Федота, который огорчал генерала и который тот надеялся, по старой дружбе, откатить от жизни товарища.

Это была первая