Правда зеркала - Майкл Р. Флетчер Страница 62

Они ехали на запад. Деревья по обеим сторонам от них, покрытые сияющей на солнце росой, сверкали всеми оттенками изумрудного. Мир источал всю палитру запахов мощной жизни и здоровья. Птицы летали кругами над ними, словно соревнуясь, кто осмелится подлететь к всадникам ближе всех. Кролик, уже перелинявший в белое к зиме, наблюдал за ними, шевеля и подергивая ушами. Бедект представил, как хорош он был бы с грибами и луком, протушенный в темном пиве, и еще с десятком кружек, чтобы запить его. Кролик наморщил нос и скрылся в кустах.

– Люблю кроликов, – сказал он.

– Я тоже, – сказала Цюкунфт. – У меня даже был один. Его звали Блэки. Он был очень дружелюбным. Он обычно…

– Держу пари, он оказался замечательным на вкус.

Она состроила гримасу притворного отвращения.

– Мы не ели наших домашних любимцев.

– Домашние любимцы, – он рассмеялся, болезненный смех перешел в кашель. Когда он стих, Бедект продолжил:

– Домашние любимцы есть только у богатых. Все остальные держат животных для еды или разведения. В любом случае они должны приносить какую-то пользу.

– Я бы не сказала, что мы были богаты.

– Так говорят только богатые. Все остальные знают, что они бедны. Сколько спален было в вашем доме?

Он смотрел, как она считает в уме.

– Пара, – ответила она.

– У тебя была собственная комната или ты делила ее, скажем, с сестрой? А у каждого из твоих слуг – была своя комната?

Она не ответила.

– Так я и думал.

Цюкунфт посмотрела на него зелеными глазами.

– И сейчас ты поделишься ужасной историей невыносимой нищеты, расскажешь, как она сформировала твой характер? Твое прошлое раз и навсегда определило, каков ты сейчас?

Резкий ответ был готов сорваться с языка Бедекта, но он сдержал себя. Он вспомнил лачугу, которую делил с родителями. Он вспомнил, как каждую ночь прятался под одеялом, пока отец избивал мать. Он вспомнил, как в первый раз попытался остановить отца и как тот его отделал, свои первые шрамы. А потом он усмехнулся, вспомнив тот день, когда понял, что теперь он сильнее своего старика.

– Какая страшная улыбка, – сказала Цюкунфт.

– Я принимал те решения, которые я принял, и вот я здесь.

– Это верно для всех нас.

«Да, но не все готовы взять на себя ответственность за свой выбор».

– Я – старик с больными коленями и спиной.

Он потрогал перевязку на боку. Рана была глубокой. Он видел достаточно ран в живот, чтобы понимать – ему не выжить.

– Я упустил целую жизнь шансов и возможностей стать порядочным человеком. Но ты – ты еще молода.

– Даже молодых уродуют шрамы совершенных ими преступлений.

– Уезжай, – сказал он. – Разверни коня и поезжай. Отправляйся туда, где оставила свою семью. С твоей сестрой… это был несчастный случай. Они простят тебя.

– Не их прощения я ищу, – ответила она.

– Ее больше нет. Она мертва. То, что ты видишь в зеркале, – это всего лишь воплощение твоего чувства вины. Езжай к родителям. Они простят тебя, и ты научишься прощать себя.

– Нет.

Бедект зарычал от разочарования. Почему он продолжал пытаться? Он же знал, что логика при общении с гайстескранкенами бесполезна.

– Почему ты делаешь то, что она говорит? Зеркало всегда лжет. Каждый зеркальщик знает это.

– Она хочет быть отмщенной, и я сделаю это для нее. Какие бы страдания она ни уготовила для меня, я вытерплю их все, – Цюкунфт взглянула на него, глаза ее были влажными. – И она хочет, чтобы ты сыграл в этом какую-то роль. Я думаю, это потому, что я…

– Ты – что?

Цюкунфт пожала плечами:

– Мужчины – скоты.

Не Бедекту, за свою жизнь использовавшему столько шлюх, что его самого уже начинало подташнивать, было спорить с ней. Даже сейчас – он использовал ее, чтобы получить то, что хотел. Она – или ее воображаемая сестра – покажет ему, как остановить Моргена, как исправить ущерб, ставший результатом того, что Бедект нарушил один из запретов из своего списка. И когда он сейчас об этом подумал, ему впервые пришла в голову мысль – с чего он вообще взял, что это может сработать.

– Твои планы – дерьмо полное, старик, – прошептал он, думая о Штелен.

Он почти слышал ее голос. Она смеялась над ним. Насмехалась над его глупым списком, высмеивала его глупые поиски искупления. Если ты хочешь исправить ущерб, который причинил мальчику, сказала бы она, пойди и убей этого маленького ублюдка.

Под слоями кожаных ремней и тряпок живот ощущался горячим и влажным. Что-то вытекло из-под перевязки и потекло вниз по боку. Каждый раз, когда он закрывал глаза, у него начинала кружиться голова, и он болтался в седле, как пьяный.

– По-моему, она хочет, чтобы я поняла, что такое предательство, – сказала Цюкунфт, прервав течение его мыслей.

«Тогда твоя сестра сделала правильный выбор».

Некоторое время они ехали молча.

Бедект заметил холм впереди и узнал его, увидев остатки разоренного лагеря той несчастной семьи. Отец, привязанный к дереву своими кишками, исчез. Труп, без сомнения, утащили лесные падальщики. Он взглянул на Цюкунфт. Та ехала, выпрямив спину как по линеечке и глядя прямо перед собой.

– А кто может научить тебя предательству лучше, чем я? – сказал он.

Не глядя на него, Цюкунфт произнесла сдавленным голосом:

– Она показала мне. Ты оставил Вихтиха на растерзание териантропам в Найдрихе. Ты убил Штелен. Ты бросил их обоих в Послесмертии.

Все это было правдой. Но если Цюкунфт известно его прошлое, как она может разочароваться в нем? Разочарование подразумевает ожидания. Ожидает ли она, что он может спасти ее и что он это сделает?

«Я здесь не для этого».

Бедект подумал о том, как ей удается выводить его из равновесия. Она была то бесконечно доступной и манящей, то отстраненной и холодной.

«Кто я для нее?»

Целенаправленно ли она это делает? Манипуляция ли это – или же попытка защититься, возможно даже не осознанная?

«Ты знаешь, кто ты. Ты знаешь, как ты выглядишь. Ты толстый старик. У тебя нет уха, а нос плоский, как степи юга. Ты покрыт шрамами с ног до головы».

Флирт с ним должен быть игрой для нее. Она молода и красива, и она это знает. Она может покорить любого мужчину. И если она была с ним, то потому, что…

«Потому, что она тебя использует».

Но для чего? И на что именно она рассчитывает?

«Она – гайстескранкен, – напомнил он себе. – Она безумна, и, скорее всего, испытывает тягу к саморазрушению. Ее