Битва на выживание - Хайдарали Мирзоевич Усманов Страница 52

Демиург не знал страха. Он был до страха. Когда ещё не было даже Первых Богов, его дыхание уже струилось по пустынным землям. Он не мог быть пленником собственных иллюзий. И в этом и была его сила, то, что делало его равным или даже превосходящим Лю Инь Мо. И в этот миг весь мир ощутил, что зарождается противостояние не Богов, не духов, но самих начал. То, что может либо спасти мир от окончательного растворения в тени, либо разорвать его на части, превратив в сырьё для новых миров.

Мир содрогнулся. Не от ударов мечей или падения гор, а от того, что две Древние сущности впервые за миллионы лет сталкиваются лицом к лицу. Это не разговор словами. Это – обмен образами, ритмами, символами, которые слышат и видят все, кто ещё способен воспринимать ткань мира.

Лю Инь Мо говорит не голосом, а дыханием Тени, что проходит сквозь сердца. Его "речь" – это гулкое эхо заброшенных храмов, звук капающей воды в мёртвых пещерах, холодное прикосновение, от которого умирают воспоминания. Его символ – чёрная спираль, затягивающая внутрь себя всё живое и лишающая формы. Его слова-образы звучат так:

“Все, что создано, кончается. Все имена стираются. Все сердца бьются лишь ради того, чтобы однажды замолкнуть. Ты – всего лишь отсрочка, я – итог.”

Демиург отвечает ему не звуком, а вспышками самого Бытия… Каждый смертный видит это по-своему. Для одних это пламя, из которого вылеплены звёзды. Для других – очертания рун, переплетающихся в новые миры. Для третьих – сияющий скелет бесконечного змея, что держит вселенную на своих кольцах. Его символ – сияющий круг с тысячью граней, внутри которого нет центра, но каждая точка способна стать новым началом. Его ответ – это гром и свет:

“Ты – распад. Но распад не первичен. Прежде чем умереть, всё должно родиться. Я – дыхание, из которого ты вышел. Я – то, что даёт форму, чтобы у тебя было что стирать. Ты вечен лишь в пустоте, а я вечен в каждом творении.”

Потом началось само столкновение. Люди, духи, звери и даже руины храмов почувствовали, как их тянет в водоворот символов. Смертные слышали у себя в сердцах одновременно колыбельную и похоронный плач. А те, кто ещё поклонялся Богам, увидели, как их алтари рассыпаются прахом – и тут же из этого праха рождаются новые цветы, источающие сияние. Это был не спор. Это магическая буря пониманий.

Когда Лю Инь Мо разворачивал спираль, мир гас – звёзды блекли, и даже сама память стиралась.

Когда Демиург отвечал ему кругом, небеса трескались от света, и новые очертания миров проступали на небосклоне.

Они оба были правы, и оба неумолимы. Их борьба – это борьба Конца и Начала, в которой впервые даже смертные начали чувствовать себя свидетелями чего-то большего, чем жизнь или смерть. Даже сам воздух стал двоиться, и смертные впервые ощутили не просто силу, но две истины, существующие одновременно, как два пласта реальности, наслаивающихся друг на друга.

Лю Инь Мо – Голос Конца. Когда его спираль накрывала смертных, то они видели собственные могилы, которые уже готовы, с надписями их имён, высеченными на камне. Улыбки умерших родных, протягивающих руки:

“Зачем бороться? Всё равно всё идёт ко мне.”

Мир, который превращается в серую пыль, и в этой пыли нет боли, нет страха, нет выбора. Это видение было парадоксально сладко – ведь оно обещало тишину и покой. И многие, глядя на это, ощущали облегчение. Они начинали плакать и шептать:

“Может, в этом и есть истина… Что всё должно раствориться?”

Демиург – Голос Начала. Когда круг света охватывает их, они видели то, как новые звёзды вспыхивают в небесах, словно кто-то бросает семена в пустоту. Как из крови павших рождаются новые деревья, а из праха мёртвых – реки, дающие жизнь. Как из их собственного дыхания появляются дети, потомки, новые формы памяти, что будут жить дальше. Эти видения дарили им надежду, и смертные начинали кричать:

“Мы не кончены! Мы часть чего-то большего, мы продолжаемся!”

Но главное было в том, что оба видения происходили одновременно. Один человек видел свою смерть – и одновременно своё рождение. Один слышал похоронный плач и колыбельную – тоже одновременно. Сердце каждого начинает биться в двух ритмах. Один звал к покою, другой – к продолжению. Одни смертные, глядя на Демиурга, начинали хвататься за жизнь, молиться, кричать его имя, веря, что он – их последняя надежда. Но другие, видя, что и слова Лю Инь Мо правдивы, сходили с ума. Не понимая того, как можно жить, когда и конец, и начало одинаково неизбежны и одинаково истинны?

Эти сцены раздвоенного восприятия просто сводили людей с ума. Воины начинали метать копья в пустоту, думая, что убивают тьму – а потом падали на колени, потому что осознавали, что все эти копья летели в них самих. Женщины прижимали своих детей к груди, видя, как их малыши одновременно улыбаются новорождёнными и гниют мёртвыми. Старцы, потерявшие семьи, плакали от радости, что увидели их воскресшими, – и в ту же секунду смеялись безумным смехом, осознавая, что это лишь отблеск прошлого.

Мир оказывается разорван между двумя истинами. И это раздвоение – не временное. Оно становится новым состоянием восприятия. Каждый смертный теперь носил в себе и голос конца, и голос начала, и каждый день будет жить с этим противоречием. И теперь даже Божественный мир начал казаться склепом, пропитанным дыханием смерти и изломанной надежды.

Лю Инь Мо первым осознал, что раздвоение восприятия смертных – его оружие. Он не просто показывал им конец. Он вплетался прямо в их сердца. Когда человек видит свою могилу и слышит зов умерших, Лю Инь Мо шепчет:

“Не сопротивляйся. Прими меня – и я стану твоей тенью, твоим покоем.”

И те, кто поддаётся, чувствуют облегчение. Страх растворяется. Но вместе с ним исчезает и воля. Такие смертные начинают сохнуть изнутри. Их глаза теряют блеск, голоса становятся глухими, как будто их произносят из глубины пещеры, шаги – медленные, словно они уже идут в похоронной процессии. Их души превращаются в пустые фонари, а внутри горит только чёрный огонь Лю Инь Мо. Этих людей он сам называл Проводниками Тишины. Ведь теперь они несли его присутствие, и в каждом городе, куда они входили, воздух густеет, словно наполняется пеплом.

Демиург