Битва на выживание - Хайдарали Мирзоевич Усманов Страница 50

Тун-Цзинь пришёл последним. Он не шёл открыто – он маскировался, менял лица, голоса, пытался скрыться. Он надеялся ускользнуть даже от Тени. Но когда он шагнул в черноту, она оказалась зеркалом. В каждом отражении – его собственная маска, но все они глядели на него с улыбкой Лю Инь Мо.

– Ты крал чужие облики. – Сказал Тёмный. – Но все они вели сюда.

Маски начали падать одна за другой. Сначала – чужие. Потом – его собственная. Пока не осталось пустое, безликое существо, дрожащее в темноте.

– У тебя никогда не было лица. – Прозвучал голос. – Лишь моё отражение.

И тогда все четверо, каждый в своём падении, осознали, что всё то, что они ранее считали хитростью, было только отсрочкой. Все их ухищрения – лишь узоры на паутине, где голодный паук уже сидел в центре. Их последние остатки веры, обеты, цветы и маски – это не спасение, а дань, уже давно принадлежащая Лю Инь Мо.

Они не были уничтожены сразу. Это было бы слишком лёгким исходом. Они были оставлены жить – как тени своих былых сущностей, лишённые даже надежды на окончательную смерть. Их “выживание” оказалось вечным наказанием. Продолжением существования без цели, без силы, без имени. Лю Инь Мо не убил их. Он распорол мир и вшил в его швы.

Он действовал без спешки – как мастер, снимающий мерку. Сначала он вынул из каждого божества то, что делало его Богом. Не имя… Не лик… А ось… Тот самый невидимый стержень, вокруг которого столетиями наматывалась чужая вера. Потом выгладил их сущности до прозрачности и связал тончайшими нитями к четырём жилам мироздания: сну, памяти, крови и дыханию. Так появились узлы.

И первым стал узел Переправы Чжоу-Ланя. Река Чжоу-Ланя больше не текла по одному руслу. Лю Инь Мо расплескал её по миру, превращая в подземную сеть чёрных рукавов – под порогами домов, под мостами, под ступенями храмов, под каждым ложем, где шепчут последнее “держись”. Там, где люди вздрагивали от шороха в ночи, где мать боялась, что у ребёнка “собьётся дыхание”, где старик ловил ушами шаги невидимых – вода узла набухала, и страх сыпался в неё, как дождь.

Чжоу-Лань видел всё это изнутри собственных вод. Он уже не ступал в лодку – лодки не было; он сам стал шлюзом. Каждый судорожный вдох у постели, каждый срыв голоса на похоронах, каждый шёпот “а что дальше?” ударял по нему, как капля по камню. Он хотел поднять вёсла и переправить кого-нибудь – хоть одного! Но вёсла превратились в две костяные иглы, на которых Лю Инь Мо штопал мир. И каждый стежок стягивал страх в центр, к Тени.

Снаружи это выглядело как обычная жизнь. Смертные умирают… Рождаются… Прощаются… Но в земле под коленями скорбящих что-то тихо звенело – струна узла натягивалась и гудела, отправляя дрожь в пустоту.

Вторым был узел Цветения Мэй-Хуа. Да. Мэй-Хуа не лишили сада. Её разделили на лепестки. Лю Инь Мо просеял её через сито весеннего ветра, и каждая пылинка, каждый бутон, каждая почка стала крохотным прожорливым зрачком. Там, где люди сажали дерево “на счастье”, где юноша оставлял у калитки веточку с цветком, где больная девочка тянулась к первому ростку на подоконнике, надежда поднималась в воздух, как тёплый пар. Узел тихо втягивал её.

Мэй-Хуа чувствовала, как тысячи рук одновременно ласкают стебли, как тысячи горько-сладких вздохов шевелят траву. Но вместо силы в неё входила пустота. Надежда, сорванная с ветки, больше не кормила её. Она шла дальше, туда, где тень переплавляла любое “получится” в вязкое “а вдруг нет”. Цветы по-прежнему распускались – и в этом была особая жестокость. Мир цвёл, но каждый лепесток имел внутри невидимую жилку, ведущую в темноту.

Снаружи это выглядело как чудо весны. Внутри – как тончайшая сеть капилляров, через которые Лю Инь Мо пил у людей их подъём, превращая его в тонкую, долго тянущуюся сладость.

Третьим был узел Уз Ян-Ло. Связанный с клятвами. Клятва – это верёвка, которую разумные сами надевают на горло. Лю Инь Мо лишь связал её узел пониже. Он вынул из сущности Ян-Ло все печати и метки, размотал их на жилы и протянул вдоль улиц, рынков, лож, границ. Любое “клянусь”, от шёпота влюблённых до печати правителя, теперь оставляло тончайшую нить, невидимую, как паутинка на рассвете. Нить звенела – и звук уходил в узел.

Если клятву нарушали, она лопалась со щелчком – как струна под пальцами. Щелчок отдавался Ян-Ло в виски, и из этой боли Тень черпала самый густой сироп. Если клятву держали – нить не рвалась, а натягивалась, и долгое напряжение выделяло тихую, ровную сытость. Так Лю Инь Мо ел и верность, и предательство. Одно – как жар, другое – как тление.

Ян-Ло стоял в центре этой звонницы, окружённый бубенцами клятв. Он больше не умел говорить “да” и “нет” – только слушал, как мир обещает и не выполняет. От каждого “честное слово” его тянуло согнуться, а Тень улыбалась – любой выбор кормил её.

Четвёртым стал узел Лика Тун-Цзинь, связанный с иллюзиями. Тун-Цзинь лишился своего лица – значит, стал идеальным зеркалом. Лю Инь Мо расколол его на град стекляшек и раскатал по всем поверхностям, где отражается человек. Вода… Полированный металл… Чёрное око ночного окна… Сеть театральных масок… Даже блеск в чужих зрачках. В каждом отражении засели крошечные, едва видимые зубы.

Так даже иллюзия стала пищей. Когда человек натягивал улыбку, не чувствуя радости, зубы крошили её эмаль и отправляли крошки в узел. Когда торговец говорил “настоящий товар”, зная, что врёт, зеркальная гладь под счётами пила из него тёплую, терпкую жидкость стыда. Когда актёр плакал на сцене и сам верил в слёзы – Тун-Цзинь слышал, как сцена скрипит от сладкого переизбытка самообмана. А когда кто-то умывался утром и впервые не узнавал себя – узел пировал.

Тун-Цзинь видел всё – и не мог отвести взгляд. Его собственные обломки шептали ему сотни ролей, но ни одна не была его. В этих шёпотах Тень настраивала мир, как мастер – инструмент. Подтянула струну лжи, ослабила струну правды – и музыка пошла гуще.

Эти четыре узла не стояли столбами. Они располагались по территории мира, как невидимые камни в русле, меняя течение. Лю Инь Мо протянул между ними “чернильные швы” – тёмные меридианы, что нельзя ни увидеть, ни перечеркнуть. По этим швам ходило питание. Страх,