Монтао. Легенда о монахе - Даниил Галкин Страница 40

Очень быстро он оставил других торговцев без работы, и тем это совсем не понравилось. Однажды они собрались вместе и замыслили недоброе. В день праздника Белой Луны, когда все веселились, таверна Оги оказалась в огне. Никто не успел спасти здание, и вскоре от него остались лишь обугленные головешки.

Хозяин потерял своё прекрасное, всеми любимое заведение, но совсем не собирался сдаваться. Он взял заработанные деньги и отстроил новый дом за чертой города, на большой дороге.

Оги снова стал угощать всех рисовыми пирожками, горячими супами, лапшой с овощами в устричном соусе и прочими блюдами, разнообразие которых не знало пределов. Вновь люди потянулись к нему нескончаемыми вереницами. Даже из самых далёких мест. Во дворе всегда стояла очередь, а внутри играла музыка. Дом был наполнен жизнью. Кто-то приходил отдохнуть, кто-то хотел сыграть в карты, гомоку или маджонг, а кто-то просто хотел вкусно поесть, да выпить. Для каждой чего-то желающей души у Оги было решение. По дороге, на которой расположилась таверна, стали куда чаще ездить знатные господа.

Но это совсем не нравилось торговцам в городе, ведь они снова были не у дел. И решились они на страшное: убить Оги, а тело его расчленить и по частям выбросить в море. Да-да, ужасные вещи произошли той ночью. Вода забрала на дно руки и ноги, туловище и голову по отдельности, и унесла далеко-далеко, чтобы никто не нашёл.

Жадные торговцы заняли таверну, но накормить и развлечь так же хорошо, как и прежний хозяин, они не смогли. Дело всей жизни Оги пришло в упадок и быстро утратило ту наработанную годами и мастерством своего основателя популярность, а потом и вовсе закрылось.

Но сам Оги не хотел уходить так просто. Волны собрали его по частям, всего, кроме головы, которую съел огромный карп. И оживший хозяин таверны из обломков затонувших и севших на мель кораблей сотворил плавучий дом, в котором стал ждать новых посетителей.

Он взвалил на себя всю работу: музыка, игры, еда и выпивка. Да только вот не могут неупокоенные души не натворить бед.

Стал хозяин заманивать проплывающие мимо суда и кормить их команды невероятно вкусной едой, от которой невозможно было оторваться. Морякам хотелось ещё и ещё, а повар с радостью готовил, не говоря, откуда у него появляются продукты. Они ведь не могли появляться из ниоткуда, понимаете, к чему я?

Добрая атмосфера незаметно сменилась на дурманящую иллюзию. Команды проплывающих мимо парусников, решившие на свою голову пришвартоваться и зайти в таверну, оставались здесь навсегда, поедая своих же товарищей и выпрашивая добавку. Но не вините в этом Оги, ведь его голова также не больше, чем вымысел, а настоящую хранит в себе золотой карп, заманивающий новых посетителей к себе. И вот уже очень много лет в Небесном море без вести пропадают корабли'.

— Какой печальный конец, — подметил монах. — Но что это за рыба такая?

Оги-рассказчик непонимающе посмотрел на него.

— Какая ещё рыба? Итак, кто хочет услышать байку о великом лучнике, много лет выживавшем на острове, полном демонических псов? Или о смышлёном мальчугане на волшебном облаке? — толстяк хлопнул в ладоши и, отпив глоток из кружки, переключился на эмоциональный рассказ совсем другой истории.

Друзья отошли в сторону. Теперь это место не было столь уютным, как казалось.

На улице их встретил свежий ночной воздух. Сидящие рядом со входом, высохшие до костей люди, смотрели пустым взглядом в никуда. Откуда-то из-за угла доносилось мелодичное посвистывание.

Обойдя плавучую таверну с обратной стороны, вормоловец и монах увидели ещё одного Оги. Наступая на собственные волосы, он очищал рыбу от чешуи и внутренностей, затем рубил на крупные куски, которые через заднюю дверь дома передавал внутрь.

Наблюдатели, осознав после услышанного, что видят лишь иллюзию, и рыбья чешуя с кишками — это не что иное, как человеческая кожа и внутренности, с трудом сдерживая рвотные позывы, отошли обратно за угол. Стало понятно, что им здесь больше нечего делать.

Тадао вновь взял инициативу на себя. Дав знак ещё не пришедшему в себя от увиденной картины Молчанию, чтобы тот следовал за ним, он быстро двинулся в неизвестном направлении, перепрыгивая с корабля на корабль.

Заметив на палубе одного из судов бухту, в которую была смотана прочная верёвка, монах, не долго думая, прихватил её с собой. Вормоловец догнал товарища и вопросительно взглянул в искрящийся в свете луны глаз.

— Я хочу помочь неупокоенному духу. Привяжу себя верёвкой и спущусь в воду. Карпа нужно как-то приманить. Думаю, если вернуть Оги голову, он прекратит мучить бедолаг. Ты со мной?

В ответ капитан только приложил ладонь ко лбу, недолго думая развернулся в сторону трюма и, не оборачиваясь, спустился вниз по лестнице.

Никто не мог его винить за нежелание ввязываться в столь странные дела. Тадао вздохнул и уже собрался идти один, но остановился, услышав за спиной три стука.

Сзади стоял его товарищ с двумя тяжёлыми мешками в руках, непонятно чем набитыми. Монах ничего не понял. Молчание, по привычке закатив глаза, опустил один мешок на палубу и стал жестикулировать.

Вначале его рука с задранным вверх локтем нырнула вниз. А затем, приняв горизонтальное положение, начала, медленно покачиваясь, подниматься обратно, пока не остановилась на уровне подбородка.

— Ну точно! Даже не подумал, что вода будет меня выталкивать обратно на поверхность. Знаешь, а я ведь решил, что ты собираешься остаться в стороне, — последние слова вызвали недовольство у немого, он хмыкнул и покачал головой. — Прости, не хотел тебя оскорбить.

Очень скоро они оказались на борту самого крайнего судна. Размотав бухту, одним концом верёвки капитан крепко привязал Тадао к мачте, другой обмотал несколько раз вокруг его груди и закрепил на уровне подмышек крепким морским узлом. Оба мешка с грузом прикрепили таким образом, чтобы они свободно свисали вдоль бёдер монаха. Меч в его руках поблёскивал, отражая лунный свет.

— Дёрну один раз — натяни верёвку, два раза — ослабь, три — поднимай, — Тадао выдохнул, а затем, глубоко вдохнув, спрыгнул с палубы в тёмную неизвестность.

Под тяжестью груза он стал быстро опускаться вниз. Периодически давая Молчанию сигналы рывками верёвки, монах то приостанавливал погружение, чтобы выравнивать давление, то продолжал, пока не решил, что достиг достаточной