"Война двух королев - Третий Рим". Компиляция. Книги 1-18 - Дмитрий Чайка Страница 31

— Не знал, государь, — сказал Цельс, — я же в походе был.

— А должен был бы знать, — сварливо ответил Гутрамн. — Готы опять междоусобицу устроят, они без этого не могут. А про то, что мой зять[58] сейчас творит, слышал?

— Нет! — Цельс был совершенно потерян.

— И за что я их держу? — задал король риторический вопрос, подняв глаза к небу. — Ну, никто ничего не знает. Только золото напрасно на вас трачу. Лангобарды через Альпы перевалили и северную Италию грабят. По тем слухам, что до меня доходят, это не набег, они ту землю под себя навсегда заберут. Король Альбоин с собой толпы саксов ведет, остатки гепидов и паннонцев. Император с ним воевать не станет, он опять с персами сцепился. Там у них надолго.

— Да как же так! — Цельс был совершенно убит этой новостью. — У нас же торговля с Империей. Они же там все опустошат. Лангобарды еще хуже, чем бавары. Они же совсем дикие.

Патриций схватился за голову. Убытки для казны ожидались просто чудовищные. Пошлины от купцов из Милана, Генуи и Аквилеи давали очень существенные суммы.

— Вот подумай теперь, патриций, нужно ли мне с родным братом из-за какого-то города ссориться, если вокруг нас скоро заполыхает все? Иди, к нападениям готовься. Лангобарды и к нам захотят наведаться. Уж я-то своего зятя хорошо знаю, это редкостная скотина. И как с ним сестра живет, не понимаю. Отравила бы давно, да остальные герцоги еще хуже.

Глава 13

Год 6076 от Сотворения Мира (568 год от Р.Х.). Королевство Нейстрия. Суассон

— Не бывало до сих пор такого, король, — упрямо заявил центенарий[59]из северных земель. — Мы по старине живем, как отцы и деды жили, и других порядков не хотим.

Несколько человек одобрительно загудели, но большая часть графов и старост сотен молчала. Новые порядки, что пытался узаконить король Хильперик, им очень даже нравились.

— Почтенный Адалрик, жизнь меняется, и законы должны меняться, — терпеливо пояснял свою позицию собранию знати король. Он собирал всех дважды в год, по старому обычаю, и это его жутко тяготило. Он сидел на возвышении, а рядом, по правую руку, расположились юные короли Теодеберт, Меровей и Хлодвиг, его сыновья от Аудоверы. Они, присутствуя на таких собраниях, набирались опыта.

— Земля — собственность рода, ее никто не может продавать! Это тебе не корова! — запальчиво крикнул тот же староста.

— А что в этом плохого? — спросил его центенарий с юга. — У нас новые земли, там народ к такому привычен. Да я вот и сам не прочь землицы прикупить, у меня сыновья подрастают.

— А то, что бабы теперь могут землю наследовать? — запальчиво воскликнул Адалрик. — Это тебе тоже нравится?

— Да, нравится! — заорал на него южанин. — Я помру, а мою старуху такие как ты, с земли сгонят, к сыновьям в приживалки. Да вот тебе! — и он показал северянину шиш.

Референдарий королевства, хранитель печати, призвал всех к порядку. Предлагаемый параграф королевского Капитулярия[60] звучал так:

Если кто, имея соседей, оставит после своей смерти сыновей или дочерей, пусть сыновья, пока живы, владеют землею согласно Салическому закону. Если же сыновья вдруг умрут, дочь подобным же образом пусть получает эти земли, как получили бы их сыновья, если бы оставались живы. А если умрет брат, другой же останется в живых, брат пусть получает земли — не соседи. Если же брат, умирая, не оставит живого брата, тогда сестра пусть вступит во владение этой землей…

Референдарий, галл из знатного семейства, монотонно бубнил дальше, но всем уже стало ясно — старые времена закончились. Земля теперь — товар, а пашни и угодья будут собраны не по родам, а в соседские общины, «марки». И у многих от таких перспектив захватывало дух. Эти изменения назревали давно, и король лишь закрепил своим указом то, что и так происходит повсеместно. Самые умные из присутствующих очень хорошо осознали, что сейчас на их глазах случилось. Старый род умирает, молодежь новые земли под себя забирает по праву войны, и владеть ими хочет. И король своим ближним людям, лейдам[61], земли щедрой рукой раздает. Они не хотят больше жить в вязких путах общины, они начали богатеть. А раз богатеют, зачем им захребетников нищих на себе тащить? Они теперь сами себе хозяева, господа в своей земле. Хочешь — сам паши. Не хочешь — посади на землю литов[62], а то и рабов — сервов. И владеть теперь можно плодородными землями на далеком юге, и по наследству их передавать. А слабый и бедный пусть пропадает, или вот, к таким, как они, арендатором идет. Ох, и мудр король, дай Бог ему здоровья!

Хильперик был доволен, его Капитулярий утвердили подавляющим большинством. В зал вошел седой слуга, который склонился к его уху.

— Государь, гонец с юга вести привез. Старый король Атанагильд помер. Королеве сказать?

— Не вздумай! — вскинулся Хильперик. — И гонцу накажи строго-настрого. Я его щедро награжу, только пусть рот на замке держит.

— Слушаюсь, государь! — склонился слуга.

Хильперик расплылся в улыбке. День, положительно, был хорош.

* * *

В этот день король решил поужинать в узком семейном кругу, с женой. В обеденной зале, у огромного очага, где трещали сухие до звона дубовые дрова, расположился грубоватый длинный стол. Он служил еще старому королю Хлотарю, и был нещадно изрезан ножами. Но тяжелой столешнице в четыре пальца толщиной это было нипочем. На противоположных краях стола поставили привезенные из имперских земель стулья с высокими спинками. Служанка резво летала от кухни к обеденной зале, подтаскивая большие деревянные блюда. Сегодня государь пребывал в хорошем настроении, но промедления он не терпел, и на наказание был скор. На ужин велено было накрыть богатый стол. На подносах стояла дичина, свежий хлеб, сыр и пироги. Отдельно лежало нарезанное тонкими пластинками сало с прожилками мяса, от которого новая королева брезгливо воротила нос. Старый слуга, стоявший у стены для всяких надобностей короля, даже головой покрутил от удивления. Вот ведь чудная баба! Ведь сало — наипервейшая пища! Прислуга от ее манер прыскала в кулак, стараясь, чтобы та не увидела, а то заругает ведь. Вот и сейчас она удивила всех! Вот как люди нормальные едят? Взял кусок мяса рукой и в рот положил, или на кус хлеба, что перед тобой лежит. А она тремя пальцами берет,