Питомец - Хайдарали Мирзоевич Усманов Страница 27

Каждая часть такой техники сопровождалась определённой ментальной командой, привязанной к рефлексам, и всё чаще движения копья были быстрее, чем мысли. Он даже создал временную гравировку на древке – шестнадцать символов, которые помогали ему отслеживать фазы движения…

Полностью погрузившись в это дело, однажды вечером, уже сидя у костра, с каплями пота на висках и обожжёнными ладонями, он впервые подумал:

“Возможно, я не просто ученик, беглец или владелец силы. Я – тот, кто кует свой путь из артефактов, из остаточных воспоминаний мёртвых Богов, из печатей, созданных в тайных долинах. И это копьё – это не просто оружие. Это – мой голос, мой шаг, мой след на земле, которую я больше не боюсь топтать.”

После многих дней тренировок с копьём Святого, Андрей понял, что уже на грани. Его тело устало, разум вымотан, но… Сердце не отпускало. Что-то в нём зудело, словно старая рана – недосказанность. И он уже знал, откуда она вообще могла взяться.

Костяной меч. Артефакт, что не просто убивал, а пожирал сущности, оставляя за собой пустоту. Андрей уже покорил его… И даже не однажды. Запечатал волю, подчинил себе. Но это было грубое подавление. А теперь… Он хотел понять его до конца. Принять. Осознать. Чтобы потом как можно эффективнее можно было использовать такой опасный артефакт.

Именно поэтому, с наступлением сумерек, когда над долиной застыли тяжёлые тени, он расчистил второй тренировочный круг, рядом с тем, где оттачивал техники копья. Здесь он разложил двойной ряд стабилизирующих печатей, что защищали тело и разум от ментальных атак и иллюзий. Поверх них – плетение контроля. Так что, если он потеряет себя, контуры вырвут его обратно в реальность.

Костяной меч уже лежал на куске темного сукна, обнажённый. Его белая, почти фарфоровая кость, покрытая узорами древних рун, что проявлялись сами, с каждой новой поглощённой сущностью, змеилась в плавной дуге, напоминая хищный клык. Лезвие мягко пульсировало светом, похожим на дыхание. Андрей медленно встал напротив, опустился на колени и произнёс:

– Покажи мне своё нутро. Покажи мне тех, кого ты пожрал. – Потом он вложил в меч каплю своей энергии – ту, что когда-то обожгла ткань реальности при воздействии кости Падшего Бога. Мир дёрнулся. И на миг Андрей оказался в полной темноте. Ни звука, ни ветра, ни времени. Только вкус пыли и крови на губах. Затем – вспышка. И он уже стоял на поле боя. Повсюду лежали трупы. Десятки… Сотни… Расчленённые… Обугленные… Без лиц… Над горизонтом клубился дым, и где-то вдалеке гремела неестественная, отрывистая песня, будто её напевала умирающая армия.

И вот перед ним появился враг. Сначала это был человек. В полном доспехе. С отрешённым лицом и бледными глазами. В руке был зажать полуторный меч с прямым лезвием. Который шёл к парню медленным шагом. Но Андрей сразу же почувствовал, что это не живое существо. Это был всего лишь осколок души, пожранной артефактом, и теперь выпущенный наружу.

Он атаковал. Мгновенно. Рывок, удар сверху, разворот в прыжке. Всё точно. Чисто. Почти без изъянов. Но Андрей уже реагировал на рефлексах. Печати на теле активировались, и копьё сорвалось с его спины, не как оружие – как громовержец. Первый фантом исчез взрыве пепла.

Но на его месте тут же возникли трое других. Один – юный монах с горящими глазами… Второй – женщина с чернильной кожей и когтями вместо пальцев… Третий – гигант с лицом, наполовину покрытым маской демона…

Они атаковали слаженно, по трём направлениям. Меч внутри иллюзии не просто давал образ – он прогонял память, прогонял ненависть, пропитывая каждую иллюзию реальным боевым опытом павших. Это был не простой спарринг. Это была симфония ненависти и боли.

Андрей скользнул назад, вращая копьё. Он использовал двойное плетение дубликации, направил два фантомных удара в монахиню и в гиганта, сам же прошёл сквозь тень, словно став частью пространства, и ударил в точку между глаз третьего фантома.

– Исчезай. – Это было слово, сказанное с выплеском его собственной воли. Тело фантома взорвалось светом, словно сожжённое изнутри. Но костяной меч не отступал. Теперь поле боя изменилось. И Андрей оказался в храме, полном алтарей. Повсюду располагались статуи каких-то существ, чьи лица были искажены болью. В центре – он сам. Но другой. Старше, темнее. С глазами, наполненными… пустотой. Этот "Андрей" держал костяной меч. И шептал:

– Ты не лучше нас. Ты тоже… поглотитель. Разница лишь в том, что ты ещё веришь, что борешься.

Они сошлись. И это был самый тяжёлый бой для парня. Бой не против сущности, а против возможной версии самого себя. Той, которой он мог бы стать, если бы отдался жажде силы. Если бы поддался этому артефакту. Удары сливались в шквал. Пространство искривлялось. Копьё Святого буквально визжало, глуша мысли, костяной меч дёргался, вырываясь наружу из собственного пространства. Иллюзия давила со всех сторон. И тогда он выкрикнул:

– Я знаю, кто я. И ты – не я!

В этот момент его собственное ядро вспыхнуло золотым пламенем. Сила, идущая от его собственного скелета, изменённого костью Падшего Бога, сплелась с волей и разумом – и разорвала иллюзию на клочья.

Андрей очнулся, стоя на коленях, с занесённым над головой копьём. Перед ним виднелся оплавленный след на земле, оставленный взрывом силы. Костяной меч снова лежал на ткани. Безмолвный. И на этот раз – покорный. Он медленно убрал его обратно в хранилище. И прошептал:

– Спасибо за урок. Но я – не ты. И не стану.

После того, как всё стихло – и боль, и пульсирующая дрожь в пальцах, и даже эхо от голосов иллюзий – Андрей долго сидел, прислонившись к каменной стене тренировочной площадки. Копьё Святого было воткнуто рядом, костяной меч снова хранился в хранилище, но даже сейчас, в полной тишине, он ощущал послевкусие боя.

Образы фантомов были слишком реальны. Слишком живые. Он видел лицо того монаха, юного, с тонкой цепочкой на запястье и рубиновой татуировкой на шее. Он помнил, как женщина с когтями двигалась, будто была тенью, как издавала странные звуки, похожие на вздохи сквозь воду. И особенно он запомнил свою собственную проекцию, ту, что стояла в центре храма и смотрела на него глазами без дна.

Эти враги не были случайными иллюзиями. Это были отголоски душ, когда-то убитых либо на алтаре, где кость, ставшая его основой, поглощала