Закон Арены - Силлов Дмитрий Олегович sillov Страница 24

– Скучно у тебя стало, Горын, – вздохнул Климентий.

– На Арену иди развлекайся, – буркнул бармен. – Чего заказывать будешь?

– Да мы с товарищем лучше два номера закажем и наверх ужин попросим. А то мало ли, сочтешь, что я опять с кем-то свару начинаю.

– Что за товарищ? – поинтересовался Горын.

– Боец. Завтра на Арене драться будет.

– Боец, говоришь, – прищурился бармен. – Не тот ли, что у вольных намедни Арену взял?

– Неважно, – отрезал Климентий. – Два номера рядом дашь переночевать?

– А платить как будешь?

Выпускающий достал из-за пазухи пачку потертых советских рублей – стандартная обменная валюта Зоны. И осклабился:

– С оплатой у меня всегда порядок.

– Зря щеришься, – заметил бармен. – Старые рубли у меня три к одному евро. Устраивает?

– Да это грабеж! – возмутился Климентий. – Всегда один к одному было!

– Не хочешь – ночуй на улице, – пожал плечами бармен. – Сам знаешь, времена меняются, и эти ветхие бумажки все меньше в ходу. Ничего личного, просто бизнес.

– На номера хоть ценник тот же? – недовольно пробурчал выпускающий.

– Почти. Подрос немного, всего на сорок процентов, а так тот же.

– Похоже, Горын, что ты мне за прошлое мстишь, – проворчал Климентий, отсчитывая купюры. – Вот. За ночевку и ужин на двоих.

Бармен смерил взглядом три купюры, оставшиеся в руке выпускающего.

– Ну, если добавишь чаевые и процент за сервис, дам лучшие номера. И на ужин будет все свежайшее. А то ж сам понимаешь, с поставками все хуже и хуже, продукты разные завозят, всякое может быть…

Климентий бросил на стойку оставшиеся деньги.

– Спасибо за науку, Горын. Впредь буду вести себя в барах поскромнее.

– Это правильно, – кивнул толстяк, сгребая купюры огромной лапищей. – Сталкерские бары – они чтоб отдыхать, а не чтобы провоцировать в них пожароопасные ситуации.

На стойку легли два больших ключа с брелоками в виде черепов.

– Двадцать второй и двадцать третий номер, добро пожаловать, гости дорогие.

– Ты же лучшие обещал! – возмутился Климентий.

– Так Арена ж завтра, – вылупил рыбьи глаза Горын. – Гостиница забита под завязку. Это лучшие из оставшихся, а осталось их всего два.

– Ну ты и жучара, – покачал головой выпускающий, забирая ключи. – Жаль, что я в прошлый раз не спалил твою контору.

– Ты со словами-то поответственнее, – набычился бармен. – А то…

– Все-все, забыли, – махнул рукой Климентий. – Не принимай в ущерб, шутка юмора.

И направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Я пошел следом, чувствуя спиной недобрый взгляд бармена, воткнувшийся мне между лопаток…

Номера нам Горын дал ожидаемо поганые. Клетушки метров по восемь квадратных, пропахшие сыростью, дохлыми мышами и человеческим по́том. В каждом – продавленная кровать со старым матрацем, одеялом с заплатками, тощей подушкой и сырым постельным бельем, сложенным стопкой. А также куцый стол и табуретка. Плюс традиционная гильза на столе, рядом с ней – охотничья спичка, чтоб фитиль зажечь. Все.

– Ну, зашибись, – поморщился Климентий, отдавая мне один из ключей. – Помнится, раньше тут под столами хоть портативные холодильники стояли с мини-барами. А сейчас хрен пойми что, конура собачья.

– Не думаю, что с мини-баром эта ночлежка была менее конурой, чем сейчас, – заметил я.

– Ну, хоть не так тоскливо было, – вздохнул Климентий.

По старой скрипучей лестнице кто-то поднимался.

– Вот и ужин, – заметил выпускающий. – Быстро, однако. Неужто Горын научился сервису? Прям не верится.

– Правильно не верится, – заметил я, разглядев, что нам несет на подносе молодой парень в балаклаве и камуфляже наемника. – Сервис хоть и оперативный, но советский, ненавязчивый.

На подносе стояли две вскрытые банки с тушенкой, в которые были воткнуты одноразовые вилки, и куски серого хлеба. Также на подносе стояли еще две консервы с надписями «Министерство рыбного хозяйства СССР. Вода питьевая консервированная. Срок хранения один год». Тоже вскрытые.

– Трындец… – офигевшим голосом произнес Климентий. – И за это я отдал кучу денег.

– Не нравится – унесу обратно, – нагло заявил наемник. – Оплата не возвращается, так как консервы уже вскрыты.

– Ну разумеется, – сказал выпускающий, забирая поднос. – Передай Горыну мою искреннюю благодарность и пожелание, чтоб его однажды не разорвало от щедрости.

– Обязательно передам, как же иначе, – въедливым голосом сказал наемник и ушел, скрипя лестницей.

– Чтоб ты там внизу навернулся, щенок, – негромко произнес Климентий. – Ну что, будем есть? Свежими эти консервы были лет семьдесят назад.

– А какие варианты? – пожал я плечами. – Жрать-то охота. Если Горын и правда консервированную воду продал, а не в давно вскрытые банки хрен пойми какую налил, то вообще прекрасно.

– Боюсь, что ты прав, – сказал Климентий нюхая воду. – Бензином отдает.

– Хорошо, что не мочой, – заметил я. – Если только бензином, значит, годна к употреблению.

Перед номерами было что-то вроде крошечного холла, потому мы поели прямо с подноса на столике, рядом с которым стояли два продавленных стула. После чего Климентий, прислушавшись к собственным внутренностям, сказал:

– Ну, вроде Горын нас не отравил, и на том спасибо. Ладно, поздно уже. Пошли спать, завтра тебе надо быть в форме. И это… Автомат возьмешь?

– Зачем? – удивился я.

– Ну, мало ли…

– Не думаю, что в этой клетушке я развернусь с автоматом, если вдруг случится «мало ли», – усмехнулся я. – Но за предложение спасибо. До завтра, спокойной ночи.

– Спокойной ночи нам обоим, – отозвался Климентий.

– Вам сюда, – сказал Захаров. – Ложитесь.

– В одежде?

– Без разницы, – пожал плечами ученый. – Нанокислотный коктейль, который будет подан в автоклав, как только вы в нем разместитесь, растворит все лишнее, не участвующее в процессе.

– Кислотный?

– В том числе. Для того, чтобы из старых белковых связей создать новые, старые необходимо разрушить.

– И это… без обезболивания?

– Без, увы. Даже медикаментозная седация может испортить картину репродукции нейронных связей – не говоря уж об общем наркозе.

– Этот… автоклав похож на стеклянный гроб…

– Капсула анабиоза, репродуктивный автоклав или обычный гроб – любая упаковка для человеческого тела имеет стандартную форму. – Академик усмехнулся. – Передумали?

– Нет! – резко бросила женщина.

И, шагнув к автоклаву, решительно забралась в него.

– Последняя возможность изменить ваше решение, – сказал академик, подходя к пульту управления, размещенному в изголовье стеклянного саркофага.

– Начинайте уже, – сквозь зубы процедила женщина.

– Как пожелаете, – сказал Захаров.

И, откинув стеклянный колпачок, нажал крупную красную кнопку.

Крышка автоклава закрылась. Из дна прозрачного гроба выдвинулись фиксаторы, похожие на крабьи клешни, которые сомкнулись на запястьях и щиколотках женщины. Еще один фиксатор плотно обхватил голову.

– Ну, поехали, – сказал Захаров, доставая из кармана небольшой контейнер, в котором лежал маленький серо-розовый фрагмент плоти. Этот фрагмент академик вытряхнул в приемник, выдвинувшийся из боковой части пульта, после чего его пальцы с ловкостью пианиста забегали по клавиатуре.

Автоклав начал медленно заполняться мутной зеленовато-желтой жидкостью. Глаза женщины, лежащей в нем, стали медленно расширяться от боли. Академик равнодушно смотрел, как по поверхности жидкости начали расплываться светло-розовые пятна – это растворялась одежда женщины вместе с ее плотью. При этом датчики, размещенные в зажимах и на дне автоклава, а также миллионы наноботов, находящихся в кислоте, сейчас считывали информацию, поступающую от растворяющегося тела донора, – структуру клеток, генетический код молекул ДНК, электрические импульсы и химические сигналы нейронных связей и еще тысячи параметров, необходимых для создания идеальной матрицы…