Через пламя и ночь - Анастасия Александровна Андрианова Страница 2

В своих закромах Агне отыскала колбасу, припасённую на крайний случай, – с кровью одного разбойника с дороги. Она гналась за ним несколько часов, прежде чем поймала и покарала за то, что отдал отцу лишь половину платы за постой.

Вернувшись и сунув кусок колбасы в руку Варде, она опёрлась локтями о дверку стойла. Человеческим зрением в полумраке она ничего бы не разглядела, но зрение упырицы ночью было не менее острым, чем днём, и Агне отметила про себя, что Варде порядком досталось.

– Как у тебя шкурку-то отняли? – с любопытством спросила она. Нечасто удаётся поговорить с упырями. Как бы Агне ни старалась прикидываться человеком, всё равно половина сущности в ней теперь нежицкая, и сердца бьются два. Если перед сном затаить дыхание, можно услышать, как первое, человеческое, делает «тух», а другое вторит ему потише: «ту-тух».

Варде с урчанием вгрызся в колбасу и, почти не прожевав, жадно проглотил.

– Сам отдал, – ответил он.

– Зачем это? – фыркнула Агне.

Варде повёл худым плечом, откусывая ещё кусок.

– Проверить себя захотел. Человек я или нет. Сама знаешь, как с двумя сердцами нелегко.

– Не думаю, что это была хорошая мысль. С таким же успехом раскроил бы себе грудь и вынул одно из сердец. Шкурка – наше первичное естество. Ты не мог этого не знать.

Варде неопределённо хмыкнул. Агне продолжала его разглядывать: странного, уставшего, непонятно зачем натворившего глупостей и прибившегося к чародею.

– Ты сейчас можешь сбежать. Хочешь, развяжу? Никто и не узнает.

Агне облокотилась о дверку, и та жалобно скрипнула. От ноги Варде тянулась верёвка – наверняка зачарованная, и, если Агне попытается её развязать, пальцы будет жечь, как от свежих крапивных стеблей. Но можно просто перерезать, и всё. Упырь на привязи у чародея – это унижение, которое нельзя спустить с рук.

– Нет, – ответил Варде, и Агне возмущённо ахнула.

– Как это – нет?! Я предлагаю тебе своё великодушие, а ты думаешь отказываться?

Руки сами собой сжались в кулаки, обида полыхнула в груди, сразу в обоих сердцах.

Варде вздохнул и устроился поудобнее: вытянул связанную ногу, опёрся спиной о стену и заложил руки за голову. Теперь, подкрепившись, он уже совсем не походил на чудовище: обычный парень, бледный и измождённый, только и всего.

– Я устал, – выдохнул он, глядя на Агне. – Быть и тем, и тем. Болотный дух жил, растил себе оболочку и охотился, но когда занял человеческое тело, стал кем-то совсем другим. И этот другой теперь говорит громче первого. Требует того, о чём раньше и помыслить не мог. Подбрасывает воспоминания, в которых я не нуждаюсь. А они падают камнями в нутро и тянут, тянут…

Варде с кряхтением потянулся, разминая затёкшие руки. Агне промолчала. Она слишком хорошо понимала, о чём он говорит.

Её болотный дух умолк почти сразу, стоило ему занять тело недавно умершей девушки. Она помнила свою жизнь так, словно никакого духа, никакой смерти вовсе не было: жила у отца в корчме, вышла замуж, уехала. Умерла. Снова вернулась к отцу, но уже втайне.

Слишком много тайн.

Она не могла признаться отцу, что умерла и воскресла упырицей. Не говорила, что нелюбимый муж забил её до смерти. Сказала, что надоели ссоры и сбежала, чтобы скрыться под родной крышей. Отец поверил и даже не удивлялся, когда шло время, а муж не приходил за сбежавшей женой. Наверное, думал, что и его утомили размолвки в семье. Пускай. Так всем лучше.

– У тебя сильны оба духа, но это не повод расставаться с одним из них, – тихо сказала Агне. – Я считаю себя человеком, но без шкурки боюсь умереть. Второй раз умирать не хочется. Это… больно.

– Я думаю, вдруг упыриное сердце отомрёт? – Варде хмыкнул сам себе, взъерошил волосы пятернёй. Мелькнула и пропала робкая улыбка. – Стану обычным человеком. Как раньше. Вспомню остальную жизнь, человеческую, и вернусь в родные места. Тебе-то хорошо, ты всё помнишь и живёшь со своими. Спишь на своей кровати. Знаешь, я ведь слышал о тебе, нет-нет да обмолвится кто-то из болотного рода: живёт, мол, в корчме красавица-упырица, которая установила свои законы. Вокруг корчмы никого не трогать, на подходе тоже, а дальше – пожалуйста. Иные смеются над тобой, но, чувствую, уважают. Ты будто выше многих себя поставила. Молодец.

Агне едва заметно улыбнулась. Услышать похвалу, пусть неуклюжую, было приятно.

– Но твой болотный дух сильнее людского. Ты, наверное, даже из помнящих?

По лицу Варде пробежала тень. Он закусил губу и отвернулся к стенке, будто резко захотел спать.

– Что с того, – буркнул он. – Заставить людей покаяться – хорошая мысль. Отец того добьётся, я знаю. Но сам для себя хочу не великого, а мелочного: всего-то вернуться в свой угол, каким бы он ни был.

Агне не стала спорить: слишком уж желания Варде совпадали с её собственными. Стоило бы уйти и дать ему отдохнуть, но хотелось остаться. Когда ещё выпадет возможность вот так поговорить с сородичем, да ещё и не покидая родной корчмы?

Хорошо, что, кроме упыря и козла, никого не было, чужие кони наверняка испугались бы, и в байку про свинью никто бы не поверил.

– Ладно, – сказала она с неохотой. – Отдыхай. Попозже зайду. Если не помрёшь без шкурки.

Варде, кажется, уже спал.

Агне вышла во двор. Стояла тихая ночь, только издалека слышалось кваканье лягушек и вздыхал ветер, пролетая над полями. Шелестели метёлки трав, и откуда-то тянуло речной сыростью. Агне прошла ещё дальше, к дороге и краю некошеного поля. Замерла, обхватив себя за плечи, укрытые мягким вышитым платком – отец выменял его у заезжего купца за бутылку морошковой браги.

Вдалеке несколько раз взвизгнули упыри. Выли от голода или загоняли добычу? С тех пор как большинство болотников научилось перекидываться в чудовища, люди почти перестали путешествовать по темноте. Выросло число постоялых дворов и кабаков, но только вдоль основных дорог. Деревень же по уделу рассыпано столько, что не хватит дельцов для того, чтобы поставить корчму на каждом пути.

Второе сердце Агне забилось часто-часто, затрепыхалось, разгоняя густую чёрную кровь. Обернуться бы длинноногим чудищем с выпирающим хребтом, встать на четвереньки и помчаться быстрее ветра вдоль болот, вдыхая пьянящий родной воздух…

Но нет. Она не чудовище. Она – Агне, дочка корчмаря.

Впереди по полю пробежала рябь, но вовсе не от ветра. Травы зашевелились, и скоро к Агне вышла давняя знакомая,