Манящая корона - Борис Алексеевич Давыдов Страница 19

Четыре Семейства от отчаяния решились на неслыханный шаг. Главарям всех мало-мальски серьезных шаек, орудующих в Кольруде и провинциях, было объявлено через проверенных людей: того, кто исполнит вынесенный графу приговор, примут как равного в их благородное общество. С этого момента в Империи будет Пять Семейств, со всеми вытекающими последствиями, в том числе и касательно дележа доходов.

Гром средь ясного неба не произвел бы большего впечатления. От открывшейся перспективы кружилась голова и сладкой истомой сдавливало грудь. Главари шаек, забросив все дела, даже самые важные, взялись за непривычную им умственную работу. Целый месяц кипели жаркие споры, составлялись самые нелепые и фантастические планы, а потом все потихоньку, как бы само собой, заглохло.

Вот тогда-то и подвернулся в трактире болтливый стражник… После беседы с ним Трюкач помчался к Барону, и почти сразу же несколько постоялых дворов у въезда в Кольруд были взяты под круглосуточное наблюдение. Когда через неделю подвернулась подходящая труппа провинциальных лицедеев, из нее быстро и бесследно изъяли акробата. На следующий день она дала представление в графской усадьбе, и ей достались, помимо оговоренных денег, бурные аплодисменты, изрядную часть которых по праву заслужил новый акробат. Хозяин труппы просто светился от радости: подобная удача выпадает нечасто, да и фраза: «…а вот когда мы с большим успехом выступили перед его сиятельством графом Хольгом…» впредь будет действовать магически, увеличивая размер гонорара.

Наверное, он потом долго и витиевато ругался, проклиная конкурента, который переманил такого искусного мастера: так объяснил свой внезапный уход Трюкач. Просто исчезнуть, не попрощавшись, было рискованно, ведь пропажа двух акробатов подряд наверняка вызвала бы ненужные подозрения и сплетни.

Получив подробный отчет и еще раз хорошенько все обдумав, Барон приказал ему, Малютке и Одноглазому устроить «репетицию». А после того, когда она успешно прошла, связался с Четырьмя Семействами и сообщил, что берется за исполнение приговора, вынесенного Хольгу.

И с этого момента пути назад уже не было. «Сказал – отвечай за сказанное» – этот закон в преступном мире Империи соблюдался свято…

* * *

– Брат Хинес, я до сих пор как в бреду… Ах, смели ли мы надеяться, что еще хоть раз прикоснемся к нашим святыням?

– Я тоже очень взволнован, брат Веллан. Не передать словами, что я чувствую! Пусть этому жирному негодяю простится хоть часть грехов за то блаженство, которое он нам доставил, сам того не ведая и не желая… Ну, а моя душа так запятнана, что один лишний грех уже ничего не решит. Абсолютно ничего…

– О чем ты, брат Хинес? Прости, я не понимаю…

– О том, что я будто бы увидел его на Троне Правителей.

– Так ты… – второй узник, которого звали братом Велланом, изумленно ахнул, прижав ладонь к впалой, мертвенно-бледной щеке. – Неужели… Но, брат мой! Это же… Это хуже, чем святотатство! Я же задал тебе всего каких-то полчаса назад вопрос: знаешь ли ты, что ждет мага, сказавшего неправду? И ты ответил: знаю!

– Ну, если рассуждать строго формально, я не солгал… – Хинес усмехнулся, вдруг став удивительно похожим на проказника-студиозуса, подшутившего над строгим профессором. – Я ведь сказал: вижу на троне очень большого, крупного человека! Он известен всей Империи, он прославлен, его имя известно всем, он говорит с южным акцентом… Как идет ему Корона Правителей, сияющая на его благородном челе! Разве я виноват, что самодовольный толстяк отнес эти слова на свой счет? Что он решил, будто я или постеснялся, или побоялся сказать слово «жирный», заменив его словом «крупный»?

– Так значит…

– Я действительно смотрел в магический шар. И видел очень крупного, рослого человека. Он говорил с хорошо различимым акцентом – не совсем понятно, правда, с корашанским или коунтским… Но точно с южным. Так я и сказал, не солгав ни на полслова. Только это был не Леман!

– Но ты же не разубедил его!

– А разве он спрашивал? – озорно усмехнулся Хинес.

– Ну, не знаю… Просто не знаю, что и сказать! – в полной растерянности бормотал Веллан. – Ввести в заблуждение заказчика священного ритуала!

Хинес пожал плечами. Улыбка медленно сползла с его лица.

– Знаешь, брат… Я не настолько наивен, чтобы верить, будто он нас выпустит! Но, оказывается, жизнь еще не совсем опротивела. Сегодня я специально злил его, чтобы поскорее умереть. А теперь уже смерть не манит. Подумай только, как мало надо отчаявшемуся человеку, чтобы он снова захотел жить! Всего-то смыть с себя многолетнюю грязь, скинуть мерзкие гнилые лохмотья… Почувствовать себя человеком, пусть даже одноруким калекой, в цепях и ошейнике… Так что попробуем поводить его за нос, сколько сможем. А там видно будет…

* * *

Правитель долго не мог заснуть, нервно размышляя о причинах столь неприятного сюрприза. Неужели это первый признак надвигающейся старости? Но ведь ему всего сорок пять! Вот дед даже в весьма почтенных годах…

Милостивые боги, ну зачем все время сравнивать себя с дедом, вечный ему покой и светлая память! Наверное, просто накопилась усталость, да еще пришлось так сильно понервничать на последнем заседании Тайного Совета. Проклятый Леман! О боги, явите милость, сделайте так, чтобы мерзкого толстяка хватил апоплексический удар от обжорства!

Конечно, грешно желать зла человеку и собрату по вере. Но подлый южанин сам виноват, он вывел бы из себя даже святого.

Кажется, лейб-медик когда-то говорил о долгом воздержании. Дескать, это вредно с лекарской точки зрения… Так, может быть, причина именно в этом? Хоть и неловко, а делать нечего, придется его расспросить. Конечно, не напрямую, как-нибудь деликатно, иносказательно.

* * *

Выбранное дерево было прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки. Трюкач нащупал сначала толстый шершавый ствол, затем – высоко расположенную крепкую ветку, которая спокойно выдержала бы большой вес. Он взялся за нее, прикидывая, как половчее подтянуться.

В следующую секунду перед глазами словно вспыхнул сноп ярких зеленоватых искр. Последнее, что уловило угасающее сознание, – мучительную боль в голове чуть выше левого уха.

* * *

Да, он ненавидел эту женщину, в том не могло быть сомнений. А сейчас точно с такой же силой ненавидел ее, Эргу, потому что в его глазах они были единым целым.

Поведение клиента внезапно и пугающе переменилось, движения стали резче и грубее, он яростно захрипел, в спертом воздухе пахнуло его кисловатым, удушливым потом.

А потом ее лицо вдруг обожгла такая пощечина, что она громко вскрикнула от боли. В следующую секунду он, перестав опираться на руки, упал на