Кровь вассалов - Владислав Добрый Страница 16

Паранойя Магна слабо коснулась мыслей — уж не ловушка ли это? Может Гвена хотела заманить меня в мир демонов?

Сомнительно. Я не умею призывать демонов. Да и не пойду я на это — открыть портал и лезть неизвестно куда, даже в поисках Сперата. Ладно, похоже на меня. Но живых колдунов под рукой все равно нет. Придется отложить. И, все же, надо как-то попытаться узнать о мире демонов побольше.

Я осмотрел все вокруг. Прошелся вокруг пентаграммы. Посмотрел на небо. Зашел в полуразрушенный тронный зал. Рядом следовал сонный Фарид — похищение Сперата он умудрился пропустить, несмотря на весь переполох. Я про себя отметил, что этот искусный чародей беспомощен сразу после сна. Долго соображает.

Кроме следов магии в пентаграмме призыва, другой магии я не увидел. Но это не то самое «сопряжение», о котором говорила Гвена. Я четко понимал термин, который она использовала. И это было не благодаря памяти Магна. Это было глубже. Понимание из тех моих жизней, которые я не помнил. Термин означающий место, где стены между мирами становятся тоньше, словно ткань, протёртая до прозрачности.

Я прошёлся по залу с троном. Тяжёлые каменные плиты, в некоторых местах сохранились древние узоры. Но в основном просто выщербленные каменные плиты. Большие. Когда-то здесь, наверное, собирались люди. Теперь это пустая оболочка, сухой колодец. Я задержал взгляд на символах. Это здание, искусно сооруженное из когда-то прекрасно обработанных камней — было примитивным. Приземленным. Ограниченным возможностями его творцов. Оно сложено руками смертных — это было видно. Не демоны. Не боги. Люди.

Я вышел на воздух.

— Стереть, — приказал я, указав на пентаграмму. Как и всегда, самый смелый оказался Дукат — и он не пожалел копье своего оруженосца, чтобы начать царапать рисунок на плитах. Все же побоялся приближаться слишком близко. Хотя, это уже не страх, а осторожность — приказ он ведь выполнил.

Через час я уже вел людей дальше. Мы потратили два дня, чтобы оставить Гибельные Земли позади — но в этот раз, будто испугавшись моего настроя, опасности нас избегали. А может просто мои люди просто приобрели опыт и теперь лучше умели их распознавать, осторожно обходя подозрительные места.

Бездонную сумку я взял себе.

Собирая вещи Сперата, Волок вдруг резко отошёл в сторону. Его окликнули, но я выкрикнул приказ, заставив слуг оставить в покое моего пажа и заняться другим.

Я знал, что Волоку потребуется время. Он снова перестал говорить.

Отчасти именно то, что Волок так нуждался в людях и так тяжело переживал их потерю, и стало причиной, по которой я выбрал его для своего плана. Но теперь это выглядело уже какой-то инфантильностью. Со временем его горе начало меня раздражать.

Он отвечал молчанием, когда я с ним заговаривал. Мне пришлось дважды пересчитать пальцы, сжимающиеся в кулак, прежде чем принять решение. Что ж… С самым страшным горем нужно провести ночь. Я отложил разговор на завтра.

Мы шли уже несколько часов, и земля вокруг менялась. Вместо серого мха и склизких грибов появились островки привычной травы. Потом, будто кто-то снял заклятие, начали попадаться и низкие деревца — кривые, но живые, а вскоре и целые рощицы. Люди переглядывались и вдыхали глубже — воздух был другим, не таким тяжёлым, без гнилостной горечи.

Я заметил, как на лицах появилась лёгкость. Даже лошади перестали так дёргаться, словно боялись каждой тени. Кто-то первым хмыкнул, кто-то другой усмехнулся — и вот уже пошли тихие разговоры. В обычное время именно в такие минуты начиналась песня. Лёгкая, рабочая или воинская, когда слова не важны, лишь ритм и голос.

Но стоило одному из парней робко протянуть ноту — и она повисла в воздухе, чужая. В ответ никто не подхватил. Словно каждый вдруг понял, что чего-то не хватает. Точнее — кого-то.

Запевалой всегда был Сперат. Его голос, глубокий и удивительно чистый, мог собрать вокруг себя даже самых угрюмых. Он заводил любую песню, и все — от оруженосца до рыцаря — невольно тянулись за ним. Теперь же, когда один попробовал, второй, третий… песня каждый раз ломалась на второй строчке, превращаясь в кашель или молчание.

Люди опускали глаза, прятали лица, будто боялись произнести имя. Настроение, которое ещё минуту назад было почти радостным, вдруг провалилось в тягостную пустоту. Мы выехали из Гибельных Земель, но именно теперь их холод и тьма догнали нас.

— Сеньор Фарид, расскажите нам про вашу родину, — громко потребовал я.

Фарид явно не горел желанием говорить. Он нагнал меня и сказал негромко:

— Это будет похоже на восточную сказку. А сказки лучше рассказывать вечером у костра, под вино и мясо.

Его мягкая манера уклоняться от расспросов начинала меня раздражать. Я вдохнул, выдохнул, одновременно сгибая первый палец — сейчас я в том настроении, когда легко сделать досадную оплошность, дав волю ярости. Впрочем, сейчас не так важно, что там за морем, на востоке. Сейчас важнее — что там, впереди, в горах на севере. Что об этом знает Фарид?

— Волок, — сказал я, — будь поближе. Сеньор Фарид, знаете ли вы сказки о Владыке Мостов?

Фарид задумчиво посмотрел на меня, погладил бородку одной рукой, не выпуская другой горлышко своей волшебной фляги — точно как я эфес меча. Но прежде чем он успел выдать очередной осторожный и обтекаемый, как подводная лодка, ответ, рядом раздался злой голос Волока:

— Я не хочу слушать сказки! Это для детей! — в конце его голос предательски сломался, и в нём послышались слёзы.

Я некоторое время ехал молча. Не многого ли я требую от Волока? Мне казалось, горе закалило его, как жар углей закаляет меч. Но, может, я ошибся? Он потерял всё — отца, мать… И не стал ли он хрупким, как перекалённая сталь, что трескается от первого удара? Уж я-то знал — внешне ты можешь быть как скала, но удары судьбы расколют тебя, как валуны, а мелкие невзгоды истощат, как ветер. Нет, лучше быть живым — да, тебя легче ранить. Но живое может затянуть свои раны.

— Помнишь, как-то мы встречались с Лардо? Горцем из долин Гор Долгобородов? — спросил я Волока негромко, заставляя его подъехать ближе.

Волок молчал. Это было вопиюще невежливо. Даже, я бы