Экспансия на позавчера - Алексей Небоходов Страница 11

– Устала, – наконец произнесла она.

Ларсон чуть склонил голову набок.

– Ты не устала, – сказал он медленно, как будто пробуя её реакцию на вкус. Лиана почувствовала, как её пальцы снова сжались в простынях. – О чём ты думаешь?

Его голос был спокойным, но в нём чувствовалось что-то цепкое, изучающее, как будто он уже знал ответ, но ждал, что она его произнесёт.

Она молчала. Какого чёрта она должна была что-то объяснять? Какого чёрта она вообще думала о нём?

Ларсон медленно провёл пальцами по её бедру, но она едва ощутила этот жест. Внутри всё ещё пылала другая жара, совсем не та, что должна была быть после близости с мужчиной, который лежал рядом.

Это было неправильно. Она резко отстранилась, села, сдвинула с себя простыню, оголив плечи.

– Ларсон, – начала она, но осеклась. Что она могла сказать?

Что её тело предаёт её в самый неподходящий момент? Что она не может выбросить из головы то, что случилось с другим человеком?

Он медленно сел, опираясь локтем о матрас, внимательно наблюдая за ней.

– Ты даже не со мной, – сказал он тихо. Она стиснула зубы:

– Не выдумывай.

Ларсон слегка склонил голову набок, его губы дрогнули, но улыбка так и не появилась.

– Правда?

Лиана прикусила внутреннюю сторону щеки, не отвечая. Чёрт!

Чёрт, чёрт, чёрт.

Почему, чёрт возьми, этот чёртов поцелуй вообще произошёл? Почему она вообще думала об этом придурке Иване?

Лиана с детства знала, что миром правят связи, но никогда не хотела быть лишь их продолжением. Её родители, оба дипломаты, вращались в высших кругах, привыкли к тонким играм слов, к переговорам, где даже молчание могло означать больше, чем сказанная фраза. В их доме всё было чётко регламентировано: с кем дружить, как вести себя на официальных приёмах, какие вопросы задавать, а какие лучше оставить без ответа.

Её детство проходило среди тщательно отобранных знакомых семьи – детей послов, политиков, учёных, людей, чьи фамилии могли открывать двери, о существовании которых большинство даже не подозревало. Она быстро научилась улыбаться, когда нужно, говорить ровно столько, сколько требовалось, и никогда не показывать своих истинных мыслей.

Но чем старше она становилась, тем отчётливее понимала, что ей этого мало.

Она не хотела быть просто очередной «дочерью влиятельных родителей», чей путь предрешён с рождения. Не хотела, чтобы её воспринимали как продолжение фамильного имени, очередную марионетку в дипломатических играх. Она хотела доказать, что способна чего-то добиться сама, без чьей-либо протекции, без заранее расстеленного перед ней красного ковра.

Выбор Академии стал вызовом, брошенным не только миру, но и своим же родителям.

Они не возражали открыто – слишком умные для этого, слишком хорошо знавшие, как работает психология. Отец лишь скептически поднял бровь, мать многозначительно пожала плечами, но оба, казалось, ждали момента, когда она осознает свою ошибку и вернётся на заранее проложенный для неё путь.

Но она не вернулась. С первых же дней в Академии Лиана поняла, что её ждёт совсем другой мир. Здесь не было приёмов, политических манёвров и намёков. Здесь ценили не фамилии, а результаты. И если ты не мог показать, на что способен, тебя не считали ровней.

Она быстро усвоила новые правила: не показывать слабость, не давать повода усомниться в своей компетентности, не уступать, даже если кажется, что уступить проще.

Ей пришлось стать жёстче, амбициознее. Если кто-то пытался задеть её за богатое происхождение – она доказывала, что богатство в знаниях и в её собственной силе. Если кто-то намекал, что её место здесь куплено, она доводила себя до изнеможения на тренировках, пока даже самые скептически настроенные курсанты не признавали: она заслужила быть здесь.

Она держала дистанцию, не сближалась ни с кем по-настоящему. Дружба могла стать слабостью, а слабостей она не прощала даже себе.

Но был один человек, с которым эта схема не работала. Иван Артемьев. Он никогда не смотрел на неё снизу вверх, как те, кто завидовал её происхождению.

Но он и не смотрел сверху вниз, как те, кто считал её просто красивой девочкой с хорошими связями. Ему было плевать, кто её родители. Он видел в ней не дочь дипломатов, а конкурента. И это одновременно раздражало её и восхищало.

Ночь была тихой, безветренной, и даже город за окнами казался застывшим, будто затаил дыхание. Иван лежал на спине, глядя в потолок, в темноту, в пустоту, в которую не спешили приходить сны. Сон в такие моменты был роскошью, недоступной тем, кто ждал неизвестности. Он уже знал, что впереди – шаг в пустоту, но не знал, какой именно.

Он давно привык к этому состоянию. Границы между днём и ночью стирались в его жизни ещё в Академии, когда он часами сидел перед голографическими моделями тактических симуляций, изучая схемы, анализируя вероятности, просчитывая ходы наперёд. Тогда он часто просыпался среди ночи, потому что мозг продолжал работать, даже когда тело требовало отдыха.

Но сейчас это было другое. Это было ощущение, которое появлялось не просто так.

Коммуникатор вздрогнул на прикроватной тумбе, разрезая тишину коротким, но настойчивым сигналом. Не было ни отбоя, ни повтора, только одна, безапелляционная вспышка на экране. Иван протянул руку, нажал кнопку и увидел лаконичный текст:

«Лейтенант Артемьев, немедленно прибыть в диспетчерский центр. Код: Срочно.».

Глаза пробежали по словам ещё раз, как будто второй взгляд мог что-то изменить, дать другое значение приказу. Но смысл оставался прежним. Это был не просто вызов, а первый самый настоящий боевой приказ.

Он сел, провёл ладонями по лицу, смахивая остатки сна, которого и так почти не было. Сердце билось ровно, без скачков, без напряжения, но внутри уже что-то собиралось в плотный, холодный комок.

Такое не могло быть обычным переводом. Не могло быть просто очередной проверкой.

В Академии он видел, как срочно отправляли людей в разведку, как меняли расписание миссий, как делали срочные переводы, но всегда была хоть какая-то ясность. Сейчас же в этом приказе не было ничего, кроме срочности.

Он быстро выдохнул, встал и направился к шкафу, чтобы достать форму.

За стеной послышалось движение – лёгкое, почти неслышное, но всё же уловимое. В следующую секунду дверь приоткрылась, и мать, уже в халате, но с таким видом, будто не спала давно, появилась в проёме.

– Иван?

Её голос был тихим, но в нём сквозило напряжение. Он не удивился – мать всегда умела чувствовать такие моменты, угадывать их раньше, чем они становились явными.

– Мне надо идти, –