Невестам положено плакать - Александра Довгулёва Страница 8

— Поступайте, как вам будет угодно, — сказала Гленна, хотя в ином случае бы предпочла промолчать.

— И поступлю, — ответила Онора.

Они шли под руку с юношей вдоль реки. Его звали Дирком, был он сыном почившего королевского писаря. Вроде бы и безродный, но образованный, да с нажитым отцом немалым наследством. Его рука поддерживающая локоть принцессы не выглядела чем-то преступным, но отчего-то служанке она покоя не давала. Гленна совершила неприятное открытие: она поняла, что иди подле принцессы кто-то другой, служанке даже удалось бы самой насладиться прогулкой, пока внимание Оноры сосредоточено не на ней.

Они беседовали на причудливой смеси двух языков, обсуждали безделицы, вроде имён местной птицы и рыб, что жили в реке, журчащей за стенами замка, от которого уходили всё дальше.

На третий день встреча повторилась, на шестой — тоже, а накануне помолвки, Онора и вовсе велела Гленне остаться у моста и следить, чтобы никто не свернул случайно на укромную тропу. А если свернёт — тут же подать ей знак громким окликом, таким, будто бы девушка поскользнулась на прибрежных камнях.

Наказав так, Онора скрылась с юношей в зарослях ежевики, не обращая внимание, что бархатный плащ вновь грозит порваться в цепких кустах.

Гленна ждала беду, и вот она пришла. Ей самой не верилось, что Онора, холодная и предусмотрительная, неспособная, казалось, на крепкую дружбу, так легко увлеклась чужим мужчиной. Накануне собственной свадьбы, когда будущий муж был в сотне шагов.

Гленна не могла ничего изменить. Онора бы её не послушала, а узнай кто о легкомыслии принцессы — сгинут они обе. Принцесса — за предательство сразу двух королей, Гленна — за то, что допустила.

Потому девушка стояла у каменного свода моста, положив похолодевшую ладонь на зелёных мох над своей головой и молилась. Старым богам и новому единому Богу.

Глава 3. Сердце, что любви не ведает

— Ты хорошо помнишь свою матушку, Гленна?

Онора сидела за столом напротив серебряного зеркала — ещё одного дорогого подарка от будущего мужа.

Дорогостоящих безделиц, искусных изделий, красивых тканей, непохожих на ирландскую шерсть, в комнате принцессы становилось всё больше. Онора всегда с нежной улыбкой принимала подарки Тибальда, хотя и не была благодарна за них искренне. Гленна подозревала, что дари он ей не женские безделицы, а старинные доспехи, драконьи голова или обагрённые кровью врагов щиты — Онора благодарила бы за них совершенно так же. Красивое лицо, очаровательная улыбка и большие глаза, которые оставались холодны, не смотря на живой блеск юности их красивший. Подарки Тибальда были для будущей королевы прежде всего символами уважения к её происхождению и статусу. Они дарились публично, носились напоказ, выставлялись на видные места.

Гленна не осуждала госпожу. Так было заведено издревле и даже можно было найти плюсы в том, что роскошные подношения мало трогали сердце королевы. Куда важнее для неё были завистливые взгляды и восхищённые шепотки. Онора была из тех, кому нравилось привлекать внимание и вызывать зависть. Старые боги и новый единый Бог были к ней милостевы: к её тщеславию они добавили благородное происхождение, богатство и красоту. Те питали главный порок Оноры. Гленна подозревала, что когда та станет королевой, голод до чужого восхищения в принцессе станет неутолимым.

Когда же госпожа заговорила с ней, внезапно, о матери, первым порывом служанки было соврать. Ещё одно обстоятельство, могло бы роднить девушек: принцесса, так же как и незаконнорождённая королевская дочь, рано потеряла мать. Гленне боги отвели срок в восемь лет для материнской любви, а для Оноры — и того меньше. Шестилетняя принцесса не плакала на похоронах королевы. Лишь спрашивала всех, кто готов был слушать: почему матушка её покинула?

Может именно тогда в душе Оноры и поселился этот неприятный холод тщеславия?

— Что-то помню, — уклончиво ответила Гленна, — но со временем воспоминания становятся зыбкими.

Это была ложь. Порой, Гленне казалось, что она помнит каждый миг, проведённый с матерью, каждое прикосновение мягкой сухой ладони к её по-детски пухлой щеке, каждую улыбку и колыбельную песнь. Девушка берегла эти воспоминания как великую ценность, заворачивалась в них по вечерам, точно в пуховый платок; Гленна лелеяла свои воспоминания о матери, заменяя недостающие фрагменты новыми, выдуманными и свято верила, что всё было именно так, а не иначе. Только Оноре говорить об этом она не хотела: обсуждать с ней столь личное и ценное казалось святотатством.

— Я почти ничего не помню, — сказала Онора, — кроме того, что матушка считала меня красивой.

Гребень в руках Гленны замер на мгновение. Она расчёсывала волосы принцессы в одиночку потому, что та разогнала прочих служанок. Мало кто мог привести в порядок роскошные кудри, не причинив боли их хозяйке. Ирландские девушки, служившие принцессе на Родине, приноровились. Они знали принцессу ещё девочкой, которой положено быть терпеливой, как и должно дочери короля. У тех служанок было время научиться прежде, чем принцесса стала наказывать всякую, кто потянул прядь её волос слишком сильно. Гленна не винила Онору в том, что она не любила боль. Она и сама с трудом переносила её, неспособная сдержать слёзы даже от маленького синяка на слишком белой коже. Только теперь ей приходилось заплетать косы госпожи в одиночку, так долго, что руки начинали ныть от усталости.

— Все говорят, что я похожа на матушку, — продолжала Онора, глядя в зеркало так пристально, точно пытаясь разглядеть в его поверхности забытые материнские черты, — я почти не помню её облик, но вот руку, увенчанную перстнями с разноцветными камешкам — прекрасно. Как-то она подозвала меня ближе взмахом этой самой руки и взяла за подбородок вглядываясь в лицо.

Онора взмахнула рукой, изображая жест покойной королевы. Гленна замерла, боясь, что из-за неосторожного движения сделает принцессе больно.

— Эти перстни больно впивались в кожу, это я хорошо запомнила. Знаешь, что она мне сказала?

Гленна, конечно, промолчала.

— Она сказала «ты вырастешь красавицей, Онора, дочь Эгга. Такой, каких на свете меньше, чем драгоценных самоцветов в ларцах самых бедных королей. Такая красота, как у тебя, незаметной не останется. Либо она принесёт тебе большую удачу, либо большие горести». Хорошо материнское напутствие для маленько дочери, которая ещё и своё имя чисто выговаривать не успела научиться?

Гленна лишь покачала головой. Она отложила гребень и принялась заплетать косу. Онора никогда не спала с распущенными волосами.

— Ты бы сказала такое своей дочери?