Каюр - Андрей Алексеевич Панченко Страница 8

— О чем они говорят? — Наконец отмер Матвей и снова пихнул эскимоса.

— Я не всё понял, но вроде бы Сидор говорил им, что обманывать честных подрядчиков, которые выполнили свои обязательства не хорошо, а с собаками всё в порядке будет, он сам их лечить будет — Не уверенно ответил эскимос — Ещё говорит я дяде в делах помогаю, пока молодой и бестолковый.

— Добре! — Обрадовался Матвей — А то ишь, брыкаться вздумал! Хорошо, что одумался, а то бы я ему!

— Тимоха, ты дебил! — Отвлекся я от разговора с американцами, краем уха услышав «гениальный» перевод русского туземца.

— Да чё он лается на меня постоянно⁈ — С обидой в голосе воскликнул эскимос.

— Цыть! За дело лается! Сидор англицкого и не знал никогда, а лучше тебя балбеса на нем балакает! А ты… одно слово папуас! — Матвей в который уже раз врезал Тимохе по спине. Последнее слово в своей речи он произнес с особым смаком, видимо ему понравилось, как я обозвал ни в чем не повинного аборигена. Дядька был большой любитель бранных слов и вставлял их в свою речь по делу и просто так.

— Послушайте, Сидор, так вас кажется зовут? — Руководитель экспедиции между тем продолжил говорить — Будем смотреть правде в глаза, я вас знать не знаю, у вас нет ни каких бумаг и рекомендаций. Быть может вы и ветеринар, но это только ваши слова. Договор не выполнен, и всех денег вы в любом случае не получите, я готов выплатить вам вознаграждение за здоровых собак полностью, а за больных заплачу только тогда, когда буду уверен, что они смогут ходить в упряжке. Так и передайте своему дяде. А сейчас извините, мне нужно заниматься делами экспедиции и вести учет груза. И да, если всё же решитесь остаться с нами на зимовку, я готов вас принять в партию в качестве каюра. С соответствующим жалованием.

Американцы отошли в сторону, что-то обсуждая в полголоса и время от времени поглядывая на меня, а я остался стоять в обществе Матвея и обиженного эскимоса. Я стоял и смотрел им в след, думая о том, что в этом мире я действительно никто. Они правы, у меня нет ни каких бумаг, друзей, родственников, если не считать за них диковатого Матвея, что так любит распускать свои руки. И денег у меня нет. Только сейчас я осознал, что тут мне придется как-то выживать и подниматься практически с ноля.

— Ну чё племяш? Договорился? — В этот раз по спине от Матвея прилетело уже мне.

— А? — Толчок лохматого мужика вывел меня из задумчивости и вернул в реальность — Да, договорился. За здоровых собак они заплатят сейчас, а за больных только тогда, когда будут уверен, что те поправятся.

— Тфу ты! Всё не слава богу! — Матвей снова плюнул на берег острова и обреченно махнул рукой — Ну ладно, хоть так. Пошли в палатку, темнеет уже, хоть сегодня на берегу нормально поспим, а то завтра с утра оплывать. Погода портится, опять по волнам болтаться придётся, потроха трясти. Эх, занесла меня нелегкая в эту мать её Гренландию, хорошо хоть лето теплым выдалось! Собак привяжем, покормим, тяпнем для сугрева и на боковую всем!

До парусиновой палатки, установленной прямо на берегу было не далеко. Я покорно побрёл за Матвеем, который прямо по гальке погнал к ней свою собачью упряжку, тихо радуясь тому, что вопрос о зимовке он больше не поднимает. Мне главное с этого проклятого острова свалить, а там я что ни будь придумаю. Да и выпить мне тоже отчаянно хотелось. Набухаться и забыться к чертям, хоть немного отдохнуть от всего того кошмара, что творился вокруг.

Но выпить сразу мне не дали. Возле палатки Матвей развил бурную деятельность. Прикрикивая на нас с эскимосом, он приказал нам снять с собак упряжь, поймать свободно бегающих по берегу псов и привязать их на ночь к уже вбитым в берег колышкам. Каждого отдельно и довольно далеко друг от друга. После того как мы это сделали, эскимос довольно умело разделал туши погибших сегодня собак, и раздал куски мяса и костей их же сородичам. Собаки каннибалы с радостью набросились на свежее мясо, ни капли, не переживая за то, что совсем недавно оно бегало с ними в одной упряжке. Я тут же понял, почему собак привязывали так далеко друг от друга. Свора принимала пищу громко и зло. Только короткие поводки не давали псам набросится на соседа и отобрать его кусок пищи, но рычать друг на друга и скалить зубы им это не мешало.

Закончив с кормёжкой собак, эскимос шустро раскочегарил керосиновый примус, и принялся варить странное месиво, то ли суп, то ли кашу, то ли гуляш. Вскипятив воду, которую он набрал прямо из ручья, что бежал с ледника в океан, он бросил в неё брикет сушенных овощей, а как только овощи разбухли, бросил туда же кусок плохо выглядящего сушенного мяса. Вся эта бурда варилась вместе около полутора часов, и когда котелок был снят с огня, в нем уже трудно было отличить что есть что. Но вообще, может это и я виноват в том, что такая неприглядная каша получилась, потому что Тимоха только кинул в котёл ингредиенты, после чего вместе с Матвеем снова куда-то свалил, предоставив мне почетное право помешивать наш ужин в котелке, и вернулись они уже как раз через эти полтора часа.

Я сидел возле примуса и мне, если честно, было не до гуляша. Я с любопытством оглядывался по сторонам. Палатка, где мне предстояло провести первую ночь в прошлом, была сделана из парусины, и представляла собой просто кусок ткани, который набросили на центральную, деревянную стойку. Края парусины были растянуты в сторону и закреплены к земле где деревянными кольями, а где-то были просто придавлены тяжелыми камнями, окон и пола в палатке предусмотрено не было. Судя по всему, спать нам предстояло на нескольких брошенных прямо на землю шкурах и в меховых спальных мешках, которые на них валялись. На центральной стойке висел керосиновый фонарь, очевидно для освещения этого убогого жилища и для его обогрева. Вместо подушек для сна, на каждой шкуре лежал мешок из той же парусины, туго чем-то забитый и завязанный под горловиной верёвкой. Просто всё, дико, по-спартански. Да и запах… Пахло тут керосином, дымом, мокрой