Сирийский рубеж 3 - Михаил Дорин Страница 7

Дверь в класс закрыли. Чагаев перешёл к разговору.

— Работа вашей группы подходит к концу. Доложите, Олег Игоревич, что вы думаете о Ка-50?

Тобольский встал, но Чагаев вновь указал на то, что мы работаем сидя. Это начинает становиться его «фишкой».

— Вертолёт ничем не уступает Ми-28, который уже был опробован в боевых условиях. Манёвренность, особенно в горных районах, очень хорошая. Мощности хватает, чтобы выполнять задачи в большом диапазоне высот и скоростей…

— Ясно. Проще говоря, пока вы готовы лишь общими фразами описать свои впечатления. Мне нужен ваш акт о работе группы «Конус» после окончания операции, — перебил генерал Тобольского.

Чагаев повернулся ко мне и посмотрел вопросительно.

— Вы что скажете, майор Клюковкин?

Сложно было что-то добавить, но все плюсы и минусы Ка-50 я и так знал. Да и Тобольский вкратце уже обрисовал ситуацию, но не до конца.

— Первое — КПД вертолёта за счёт соосной схемы выше на 15–20%, чем у вертолётов классической схемы. Вся мощность двигателей идёт только на подъём и поступательное движение…

— А если короче? — переспросил заместитель Чагаева, подвернувшийся ко мне.

— Поднимается выше, набирает высоту энергичнее и летает быстрее, чем одновинтовой.

— Ещё что?

— Второе — электроника прицельного комплекса «Шквал». Требует доработки, но сама задумка с нашлемной системой прицеливания неплохая. И третье — безопасность. Иметь катапультное кресло во время боевых действий весьма удобно. К счастью, опробовать его не пришлось.

Генерал Чагаев кивнул и подошёл ко мне ближе. Тут я уже не стал сидеть на месте и встал.

— А что из минусов?

— Нужно внешнее целеуказание. Не всегда может с нами быть самолёт Як-44 или какой-то другой вертолёт. Плюс, сама концепция с одним лётчиком.

Вновь ко мне повернулся заместитель Чагаева.

— А тут вам что не нравится? Меньше народу будет подвергаться риску. Так два-три человека в экипаже, а Ка-50 один. В чём здесь проблема? — возмутился он.

— В том, что не каждый лётчик может сочетать в себе и пилота, и штурмана, и бортового техника. Тем более при полёте на предельно малой высоте.

— Но вы же сочетаете, — улыбнулся Чагаев.

— У меня уже достаточный уровень подготовки для этого. А мы создаём вертолёт в том числе и для молодого лейтенанта, только что окончившего училище.

Василий Трофимович кивнул и вернулся к своему столу. Его заместитель что-то быстро себе отметил в блокноте и обратился к командующему.

— Есть ли смысл продолжать?

— Есть. Нужно пройти всю программу до конца, как это и предписано задачами группы «Конус», — объявил Чагаев.

Его заместитель кивнул, и взял документ со стола. Он прокашлялся, бегло пробежался взглядом по листу и заговорил:

— Во время операции вам предписано находиться на аэродроме или площадке подскока. Обязательно соблюдать меры по рассредоточению техники. Будете находиться в положении дежурства на земле. По вызову с борта Як-44, взлетаете звеном два Ка-50 и два Ми-28. Цели будут переданы. Плюс внешнее целеуказание может вам передать оператор Яка. Так что будьте готовы.

На этом совещание закончилось. По команде мы встали со своих мест и проводили взглядом Чагаева, который направился к двери.

— И кстати, — остановился Василий Трофимович и подошёл ко мне. — Поздравляю, Александр Александрович. Вчера был подписан Указ Президиума Верховного Совета о награждении вас и ещё нескольких человек высокими наградами. Лично вы награждены орденом Красного Знамени.

— Служу Советскому Союзу! — выпрямился я и пожал протянутую мне руку Василия Трофимовича.

Чагаев кивнул и вышел вместе с сопровождающими из класса. Тут же меня кинулся поздравлять Рашид и Рубен.

— Ай, Искандер Искандерович! Опять большой орден! — тряс мою руку Ибрагимов.

— Это надо отмечать. Мы же с вами не сразу полетим. Можно и отдохнуть, — показал Рубен силуэт бутылки.

— Я ещё ничего не получил. И вообще, вы тоже в указе будете. Это наверняка за тот случай, когда вы на вынужденную сели, — объяснил я.

Братья «по-разному» задумались. Они уже и забыли об этом инциденте, когда мы сопровождали Василия Трофимовича. В окрестностях авиабазы Хама нас и атаковали.

Придя в комнату в здании высотного снаряжения, я начал готовиться ко сну. Остальные тоже начинали замолкать. Кроме, конечно же, Рубена и Рашида.

— Медсестра в Думейре была. Ах эти чёрные глаза! Ты их видел, Рубенчик⁈ Я в них всё время в госпитале смотрел. Только вот девушка постоянно молчала и улыбалась.

— Рашид, ты опять⁈ Только починил свой… прибор и опять куда-то его сунуть не туда хочешь? — возмутился Рубен.

— Ай, нормально. Я ей сказал, что лежу после ранения, но уже восстановился. Я ей даже шрам показывал, — хвалился Рашид.

Не знаю, стоило ему сказать, что любая медсестра может спокойно узнать его диагноз в госпитале?

Перед сном я решил выйти на улицу и подышать воздухом. Рядом с входом в «высотку» была небольшая беседка. Вот только в ней было уже занято. И не одним человеком.

— Я вас предупредил, Олег Игоревич. Это…

— Не нужно мне угрожать. Мне в этой жизни уже много кто угрожал, товарищ полковник, — услышал я голос Тобольского.

— Я вам не угрожаю, а предупреждаю. Или вы сами это сделаете, или я «походатайствую». И тогда вашей блестящей карьере конец. Ещё раз говорю, я вас предупредил, — сказал Мулин, чей голос звучал злобно.

Впрочем, как и всегда, заместитель командира корпуса говорил надменно и шипел на своего собеседника.

Из беседки Антон Юрьевич вышел вместе с Бунтовым, который шёл за полковником, будто провинившийся сын за мамой.

— Вы тоже не затягивайте. После операции, чтобы у меня было решение, — услышал я Мулина.

Командиры отошли подальше, и я направился в беседку. Интересный был разговор на ночь глядя. И другого места не смогли выбрать, чтобы выяснить отношения.

— Насыщенный день, верно? — подошёл я к беседке.

Тобольский в это время подкуривал очередную сигарету и смотрел в небо.

— Богат на события. Присаживайся, Сан Саныч, раз не хочешь спать, — предложил комэска мне сесть.

— Вам смотрю тоже не дают спать. В чём дело, командир? — спросил я.

— Ни в чём. Я про операцию поговорить хотел. Как ты думаешь… — сменил тему Тобольский, но я его перебил.

— Олег Игоревич, не переключай канал.