В тени Алтополиса - Артем Юрьевич Углов Страница 6

Вместо того чтобы бежать к приятелю напрямки, я свернул налево. Нырнул под арку и оказался в квартале Желтых Фонарей.

То, что ночью вызывало восхищенный вздох, под утро выглядело жалким подобием: начиная от облезших фасадов и заканчивая «девочками» мадам Камиллы.

Я был шокирован, когда впервые увидел закулисье борделя, пропитанное дымом сигарет и ароматами дешевых духов. После бурной ночи к ним примешивался едкий запах пота, блевотины и человеческих испражнений. Некоторые из посетителей напивались до такой степени, что гадили прямо в портки.

Мари не любила, когда я видел её в таком состоянии. Яркие ночные бабочки под утро выглядели жалко - потрепанные и опухшие, со следами потекшей краски на лице. Словно подвергнувшиеся жестокой игре куклы. Она запрещала являться в ранние часы, но я все равно приходил.

Работницы борделя подкармливали меня, оставляя еду у дежурившего вышибалы – все недоеденное и не проглоченное после бурной ночи. Мадам Камилла терпеть не могла благотворительности, а потому сильно разозлилась, прознав про подачки. Велела выгнать оборванца взашей и больше не пускать. Девушки просили за меня, но хозяйка была неумолима. И только спустя месяц, она передумала. Дело было вовсе не в жалости или внезапно проснувшемся человеколюбии. Мадам Камилла руководствовалась иными мотивами. Она умела извлекать выгоду из вещей, казалось бы, незначительных на первый взгляд, как то взять мелкого проныру в оборот. С тех пор я выполнял мелкие поручения из разряда «подай-принеси». Был мальчиком на побегушках у местных жриц, у подзадержавшихся клиентов, а иногда и у самой мадам Камиллы. Работал за еду и был вполне счастлив.

Утренние часы – время получки. Живот давно привык к распорядку дня, поэтому начал бурлить, стоило свернуть под арку. Серая масса борделя, лишенная разноцветных огней, неторопливо выплыла из тумана. Проступила табличка с ярко-красной надписью: «опасно, высокое напряжение». Стучаться в главные двери борделя с утра считалось за моветон. Этому меня научили местные работницы, как и тому, с какой стороны обойти, чтобы обнаружить черный вход, и с какой очередностью постучать, чтобы тебе открыли.

Распахнув калитку, я оказался в заставленном ящиками внутреннем дворе. Иногда за ними лежали кучи дерьма и прочие радости жизни, поэтому приходилось ступать аккуратно, чтобы не поскользнуться на блевотине или не проколоть потертую подошву о случайный осколок. Наконец добравшись до заднего крыльца, я отбил положенный ритм и принялся ждать.

Дверь открыл хмурый верзила – один из трех вышибал, работающих на мадам Камиллу. В борделе было принято давать иностранные имена, поэтому здоровяка величали Густавом. В миру же Гриша Рябой, известный на всю округу физической силой и нелюдимым характером. Не то чтобы он не любил людей, просто не желал с ними общаться.

Вот и сейчас вместо приветствия он протянул мне промасленный пакет. Буркнул «работы нет», и не дожидаясь ответа, захлопнул дверь.

Ноздри защекотал мясной запах. До того вкусный, что я не выдержал и распаковал посылку. Внутри оказался кусок бутерброда с тонко нарезанными ломтиками колбасы. Это она мутила мой рассудок, заставляя то и дело сглатывать слюну. А еще здесь были заветренные дольки яблока, ветка винограда и обрезанная пополам булочка, покрытая подсохшей, а потому потемневшей корочкой грибного паштета. Вкуснотища!

Я не стал присаживаться на крыльцо. Проглотил все на ходу, и вытерев жирные пальцы об остатки бумаги, побежал дальше, к ожидавшему меня Гриньки.

Дом приятеля находился в конце Корчажного переулка. В два этажа, с кирпичными стенами и двускатной крышей из профнастила. Со стороны он мог показаться настоящим исполином в окружении неказистых соседей, сбитых из не пойми чего. Однако стоило заглянуть внутрь, и иллюзия величия моментально рассеивалась.

Маленькие комнаты, заваленные старой мебелью, в проходах вечно натянутые веревки с мокрым бельем, и горы - горы коробок, за неимением свободного места, составленные вдоль стены. Народу внутри ютилось столько, что приходилось спать на полу, в том числе и Гриньке. А все потому, что под одной крышей умудрялось сосуществовать четыре семейства.

Приятель как-то попытался объяснить, кто кому приходился дядей, а кто тетей, но я быстро запутался в родственных хитросплетениях. По мне так все Гринькины братья выглядели на один манер: огненно-рыжие, конопатые и невыносимо наглые. И сестры были не лучше. Вечно дразнили псом подзаборным и показывали языки. Эх, если бы не Гринька, надергал бы вредин за косички…

Подобрав лежащие камешки, я принялся швыряться в окно детской спальни на втором этаже. Можно было бы постучать в дверь, как все нормальные люди, но тут возникала одна проблема. Дело в том, что родители Гриньки меня не жаловали: не хотели, чтобы их сын общался с уличной шпаной. А дядька его – здоровяк с рыжими усищами так и вовсе грозился спустить с крыльца, если покажусь снова. Вот и приходилось изгаляться, придумывая разные способы.

После очередного камешка в окне замельтешила тень. Показалась голова с косичками, потом вторая, принявшаяся ковыряться в носу и строить обидные рожицы. А потом появился Гринька, отогнал надоедливых сестер и указал жестами, что скоро будет.

Собрался приятель за пару минут. Вылетел из-за угла дома в пальто нараспашку и фуражке, сбитой набок в залихватской манере. Последней он гордился особенно: с кожаным ремешком на тулье, и металлическими клепками по бокам. Ровно такую же носили «стригуны» или «стриги», представители главенствующей банды в серой зоне. Или как они сами себя величали – артель. Дескать есть артели плотников и маляров, а мы чем хуже? Тоже трудимся на благо общества, запугивая мирных жителей и собирая дань с хозяйств.

Почему именно стриги, трудно сказать. Может причина заключалась в выбритых наголо баках, а может в способности «стричь деньгу». Уж что-что, а обдирать до нитки эти ребята умели. Особенно строптивых торговцев, устраивающих беспошлинную торговлю на подвластной им территории.

Гринька стригами восхищался. Бывало, с открытым ртом следил, как те в вальяжной манере прогуливались по улице, засунув