Шайтан Иван 6 - Эдуард Тен Страница 5

внезапно — словно ледяной водой окатило — Констанция с отрезвляющей, болезненной ясностью поняла: он не придет. Не станет ничего вымаливать. И ей не будет дано терзать его ни холодностью, ни пренебрежением. Этот мужчина не просит. Он берет то, что хочет, не спросясь. И она… она отдастся ему безропотно, без тени сопротивления, вся целиком.

— Да что же это со мной? — вырвалось у нее шепотом, полным отчаяния и стыда. — Неужели я, как последняя дурочка… влюбилась? — В который уже раз задавала она себе этот унизительный вопрос.

Весь вечер и почти всю ночь она билась над загадкой своих чувств: любовь ли это? Или нечто иное? Постепенно буря внутри улеглась. Маленькими шажками Констанция стала разбирать хаос в своей голове. Никогда она не испытывала ничего подобного. Все чувства прошлого блекли перед этим всепоглощающим, безумным вихрем страсти. Неодолимое желание вновь познать то наслаждение, что он ей подарил.

Вывод принес горькое облегчение: нет, это не любовь. Лишь огненная страсть. И если поддаться ей — она испепелит дотла, превратив в безвольную куклу в руках графа. Страх стать марионеткой — вот что окончательно отрезвило Констанцию, развеяв дурман той единственной ночи.

— Костя! — Имя брата прозвучало в сознании, как удар колокола. Оно мгновенно развеяло мрак метаний и тот морок, что опутал ее душу. Как она посмела забыть о брате — ради которого и приехала в эту богом забытую дыру! Срочно нужна встреча с графом Ивановым-Васильевым. Теперь мысль о нем была холодной и выверенной как клинок.

На губах Констанции заиграла победная улыбка. Она зазвенела колокольчиком, призывая служанку. Пора действовать.

Карета княгини подкатила к гостинице. И тут Констанция увидела князя Андрея — он стоял у входа, мрачно наблюдая, как казаки увязывают поклажу на коней. Их взгляды скрестились, и княгиня отчетливо уловила мелькнувшую в его глазах досаду. Князь попытался отделаться дежурным, едва заметным поклоном, но Констанция была непреклонна.

— Князь Андрей! Подойдите! — властным тоном скомандовала она, выходя из кареты.

Он, скрепя сердце, вынужден был подойти и подать ей руку.

— Здравствуйте, княгиня, — произнес он, и вся его осанка, каждый мускул лица кричали о полном отсутствии желания вести эту беседу.

— Князь, мне необходимо срочно переговорить с графом Ивановым-Васильевым. По делу первостепенной важности. Передайте ему, что я требую встречи, — Констанция намеренно сделала ударение на последнем слове.

— К глубочайшему сожалению, не могу исполнить вашу просьбу, — отрезал Андрей, избегая ее взгляда.

— То есть как — не можете? Граф опасается встречи со мной? — в ее голосе зазвучала язвительная ирония.

— Княгиня, что вам неясно в моих словах? — ответил он с едва сдерживаемым раздражением.

— Неясно всё, князь. Извольте выполнить мою просьбу, — ледяные нотки зазвенели в ее тоне.

— Княгиня, граф арестован! — выпалил Андрей, и его взгляд, наконец, впился в нее, выплескивая всё накопившееся за эти дни раздражение и тревогу. — Надеюсь, теперь понятно?

Он резко развернулся, собираясь уйти.

— Как арестован⁈ — Констанция остолбенела. — За что⁈

— Если бы я знал, княгиня… — тихо, но с такой горечью и безысходной тревогой в голосе проговорил он, что княгиня инстинктивно отступила на шаг.

Она поняла: любые дальнейшие вопросы вызовут лишь вспышку гнева и будут восприняты как пустой женский лепет. Констанция стиснула зубы, промолчав.

— Надеюсь, вскоре все прояснится, и графа отпустят с извинениями, — произнесла она скорее для приличия.

— Ну, дай-то Бог, — глухо вздохнул князь, уже отворачиваясь.

— Князь Андрей, вы возвращаетесь в свое расположение?

— Да.

— Не сочтите за труд. Я поеду с вами, — ее тон не оставлял места для возражений.

Князь обернулся, искренне пораженный:

— То есть как с нами? У нас, княгиня, нет достопримечательностей, коими можно любоваться.

— Я еду не для любования красотами, — холодно парировала Констанция. — Мне необходимо повидать брата. Графа Константина Муравина.

Удивление на лице князя Андрея сменилось внезапным пониманием. Его взгляд стал пристальным, оценивающим:

— Вы… Констанция Борисовна? Урожденная графиня Муравина? Ваш отец — князь Юсупов, Борис Николаевич?

— Вы совершенно правы, князь, — кивнула она. — Добавлю лишь, что мы с Костей — двойня. И мне крайне необходимо его видеть. Уверяю вас, сборы займут не более двух часов. Одна карета, служанка и кучер. Я не задержусь надолго и постараюсь не обременить вас своим присутствием.

Князь Андрей задумался на мгновение, затем коротко кивнул:

— Хорошо. Через два часа будьте здесь, у гостиницы. Я буду ждать. Постарайтесь не опаздывать. Ровно в три пополудни я трогаюсь. — Его тон был сух и деловит. Сказав это, он резко повернулся и зашагал прочь, не дав ей времени на ответ.

* * *

Мы с полковником Лукьяновым молча прошли по мрачным, пропахшим сыростью коридорам городской тюрьмы и вырвались за ворота. Яростный солнечный свет ударил в глаза — словно сигнал к долгожданным переменам. Я запрокинул голову и глубоко, всей грудью, вдохнул воздух свободы, горьковатый от уличной пыли, но бесконечно сладкий.

— Ах, это сладкое слово — СВОБОДА! — воскликнул я с неподдельным пафосом, раскинув руки.

Полковник Лукьянов, наконец убрав от носа пропитанный духами платок, тоже с удовольствием вздохнул полной грудью. К тротуару плавно подкатила моя карета.

— Здравия, командир! — Паша сиял во весь рот. Аслан лишь сдержанно склонил голову в почтительном поклоне.

— Пётр Алексеевич, смердит от вас, простите, на версту, — поморщился Лукьянов, не в силах сдержать отвращение.

— Прямо в гостиницу, — кивнул я. — Мыться, бриться… Признаться, самому тошно. Или, полковник, махнуть прямиком в ваши жандармские апартаменты? — поинтересовался я у Лукьянова.

— Нет, в гостиницу, — усмехнулся он. — Взял вас на поруки. А завтра — с утра пораньше — на допрос лично к его превосходительству, Велибину.

Целый час я отмокал в огромной медной ванне, отчаянно сражаясь с въедливым, словно копоть, запахом тюремной камеры. Смыв с себя тюремную скверну, переоделся в чистую повседневную форму и вышел в гостиную своего номера. Уютно устроившись в глубоких креслах, Лукьянов и Куликов неспешно беседовали за чаем.

— Вообразите, Жан Иванович, такую картину, — оживленно говорил Лукьянов, обращаясь к Куликову. — Открывают дверь камеры — и что же? Пётр Алексеевич восседает во главе импровизированного стола, окруженный своими новоявленными сокамерниками, и благородно изволит ужинать! И стол-то накрыт — неприлично богато, по тюремным меркам. Представьте: жареная курятина, белый хлеб, пиво…