Шапка Мономаха. Часть I - Алексей Викторович Вязовский Страница 5

большого калибра. Нарисовал им схему отливки пушек из чугуна по методу Родмана. Точнее, по упрощенному методу, который использовали мотовилихинские литейщики при отливке «Пермской царь-пушки». Суть метода в том, что охлаждается полый стержень, формирующий канал ствола. Чугун, остывая вокруг этого стержня, создает бесконечное множество напряженных слоев, которые увеличивают прочность орудия при выстреле. Из-за этого стволы можно делать легче или при той же массе — калибр больше. Если у Баташовых все выйдет, то я получу ультимативную крупнокалиберную артиллерию. А ведь её можно ещё и нарезать…

После возвращения с заводов обнаружил в Муроме моих масонов. Они уговорили канцлера Перфильева отпустить их и свалили хлопоты переезда на своих секретарей и замов. Я был рад этому обстоятельству. Военные дела меня теперь почти не занимали, ибо Подуров, Крылов и прочие показали себя вполне компетентными военачальниками. Зато вопросы государственного строительства и внутренней политики выходили на первый план.

По дороге до Владимира я наконец узнал много любопытного о канцлере и его методах работы. В принципе меня все устраивало. Перфильев оказался трудолюбив, требователен и, чего я не ожидал, практически бескорыстен. Министерский аппарат, создаваемый им с нуля, неизбежно нес отпечаток его личности. Впрочем, и министры подобрались замечательные. Все они были людьми, примкнувшими ко мне ещё тогда, когда это было чревато плахой. Рычков, Бесписьменный, Немчинов, Максимов и мои масоны были людьми энергичными и не корыстолюбивыми. Всем им, конечно, не хватало опыта, но это дело вполне поправимое. Не боги горшки обжигают.

В первую же ночь после отъезда из Мурома, соблюдая традицию, я провёл заседание нашей тайной ложи. Снова костер, как когда-то на верхушке Дмитриевской башни, звездное небо над головой и периметр, свободный от посторонних. Новиков, Радищев и Челищев представили на мое одобрение проект устава тайной организации. Они вполне учли мои слова, сказанные в первую нашу беседу.

Как сказал один выдающийся практик антикризисного управления: «Кадры решают все». Поэтому моя тайная организация должна была искать и продвигать на ключевые места талантливых людей, в первую очередь идеалистов. Но не только идеалисты имели ценность. Любые энергичные, деловые люди, действующие в национальных интересах, уже были по умолчанию членами организации, даже не зная о том, что они в ней состоят.

Тайное общество, опекая и направляя деятельность таких людей, должно иногда, в случаях кризисов, проявлять себя на их жизненном пути. Дабы возникала интрига и жгучее любопытство. И в какой-то момент, когда человек уже поднимался достаточно высоко, чтобы начать влиять на других людей, ему открывалась часть правды и поступало предложение на вступление в организацию. Причем каждый её член должен был всячески отрицать существование этой организации.

«Первое правило клуба: не упоминать о бойцовском клубе…» — подумал я, читая этот пассаж о сохранении тайны, написанный, судя по стилю, Новиковым.

Я не стал ничего особо править, и придираться. Ведь по сути всю эту структуру будут строить именно эта троица масонов. И все недостатки своего плана ощутят на себе. Внес только одно косметическое дополнение. Заменил названия высших ступеней в иерархии, дабы не копировать терминологию масонов. Теперь высший иерарх (то есть я) назывался «Великий Предиктор». Под ним находились просто «Предикторы» — это, собственно, коллективное руководство организацией в лице моих собеседников. Ниже стояли «Директора», это командиры региональных отделений или руководители направлений. Далее уже шли исполнители разного уровня. Причем звание «Мастер» было невысоким и относилось к куратору тех самых «потенциальных членов».

Новоиспеченные предикторы тут же предложили мне дюжину кандидатур на продвижение или даже посвящение. Предварительную обработку провел Челищев и о каждом кандидате мог многое рассказать. Разумеется, возглавлял список Иоганн Гюльденштедт. Ученый готов был продать душу дьяволу, дабы припасть к источнику новых знаний, и я одобрил его посвящение без колебаний. Он вполне мог занять ступень «Мастера» в нашей структуре и осуществлять воздействие на научную общественность. Насчет же Фалька я был в сомнениях. Бывший наркоман ещё не проявил себя в моих глазах. Ему пока предстояло побыть марионеткой.

Из оставшихся кандидатур двое были поляками. Предикторов привлекла их высокая, по нынешним временам, образованность и знание нескольких европейских языков. Но эти кандидатуры я категорически забраковал. Нет никакой гарантии, что их образованность — не следствие тесного общения с иезуитами. А в этой организации специально учат, как надо внедряться в чужие структуры и втираться в доверие. Так что — ну их от греха подальше. И фамилии на карандаш. Пусть Шешковский повнимательнее присмотрится.

Оставшиеся кандидатуры были вполне понятны и лояльны: работники немногочисленного пока министерского аппарата — секретари, инструкторы и прочие письмоводители. По словам троицы предикторов, все кандидаты отличались энергией, расторопностью и острым умом. Все выходцы из мещанского и купеческого сословия. Моя победа для них однозначно станет трамплином к собственному возвышению. Так что у меня сомнений в их верности не было, и я дал добро на продвижение этих людей по карьерной лестнице.

Челищев, Радищев и Новиков довольно потирали руки. По их лицам читалось предвкушение увлекательной игры чужими судьбами.

«Кажется, я породил монстров», — подумал я.

Вот так я добрался до Владимира. Город встретил меня с настороженным любопытством и умеренным энтузиазмом. Дворян в городе практически не осталось, а прочему населению бояться было нечего. Но и радоваться тоже горожане не спешили.

Молебен в Успенском соборе сменился разговором с городским самоуправлением, несколькими депутациями от купечества и крестьянства, а также с представителями клира. Вот последние меня не на шутку удивили.

— Царь-надёжа! Не оставь нас своим попечением! Обещала твоя супруга нам древность Успенского собора сохранить и поддержать наилучшим образом. Вот только иконостас…

Священник замялся, не решаясь продолжить. Его товарищи не осмелились его поддержать.

— Что мнешься? — поощрительно сказал я. — Раз начал — пали из всех пушек! Чем тебе новый иконостас не угодил? Трёхъярусный, весь в золоте и резьбе. Конечно, о древности тут и слова не вымолвишь.

— Елисаветинское барокко, — подсказал поп и, чуть не плача, признался. — Только закончили собирать. А иконы кисти Рублева приказали снять и крестьянам раздать.

— Что?!!! — заревел я белугой. От моего крика все стоявшие рядом повалились на колени. — Рублева на свалку⁈ Ах ты ж, немка порченная! Все блажила: я, дескать, русская царица и попечение имею о народе и его культуре. А сама в грош не ставит реликвии древности нашей. Да она… Она… Да она хуже Батыева нашествия!

— Что прикажешь, царь-милостивец? — спросили все хором с колен.

— Иконы найти и вернуть! Хранить как зеницу ока! Потом в Москву заберу