Японская война. 1904 - Антон Дмитриевич Емельянов Страница 43

что перегнул палку в общении с полковником Макаровым — все-таки тот неплохо себя показал и мог скоро вырасти в званиях. А с такими людьми лучше дружить. С другой стороны, у Ильи Зурабовича тоже была репутация, и появилась она не на пустом месте. Взять те же батареи на ближайшем к Ялу склоне. Да, Одишелидзе понимал, что им придется несладко, но русские офицеры знают свое дело и даже под вражеским огнем смогут встретить первые атаки врага. А уже потом, вскрыв японские огневые точки, он сможет выдвинуть и все остальные придержанные в тылу пушки.

Все просто: иногда, чтобы победить, нужно жертвовать малым. Но простым солдафонам вроде пехотного полковника, которые за всю жизнь видели только свое юнкерское да дикое приграничье империи, далеко до такого. Вон они даже не знают, что на Пасху в Порт-Артуре был потоплен на мине броненосец «Петропавловск» вместе с самим адмиралом Макаровым. Да, тем самым настоящим Макаровым, а не этим его местным однофамильцем. И вот флот временно принял под свое командование наместник Алексеев, японцы уже вовсю думают о высадке на Ляодунский полуостров, и только наш сводный корпус сдерживает их от самых резких решений.

И кто-то считает, что в такой обстановке я буду тратить время на разговоры? Зря! Пусть полковник сколько угодно злится, но, придет время, и даже ему придется признать мою правоту. А там уже можно будет и нормально поговорить. Одишелидзе усмехнулся, представив, куда может вознестись его карьера, если японцы попадутся в его ловушку.

* * *

Сайго вернулся в госпиталь еще вечером, но до самого утра его не оставляла тревога, что кто-то мог заметить его исчезновение. Но время шло, его рану подмышкой осмотрели точно так же, как во все дни до этого — разве что доктор, красуясь перед новой медсестрой, лично сменил повязку и поцокал языком, глядя на вновь проступившую кровь.

Сайго следил за всем этим с каменным лицом, продолжая делать вид, что не понимает по-русски. Все мысли в этот момент были во вчерашнем дне, когда он выбрался из госпиталя, чтобы найти вылечившего его полковника. Сначала Сайго хотел просто сказать спасибо и уйти к своим, но потом случайно услышал разговор Макарова с американцем. Как полковник предложил тому самому создать себе новую судьбу. Само по себе это было странно, не больше, но потом Сайго подслушал еще и разговор двух других иностранцев. Как насмешливо они говорили о его родине…

Боль с обидой пронзили сердце, но и это не смогло его сломить. В отличие от беседы двух самых обычных солдат, только сегодня вернувшихся из нового похода вместе с полковником. Русские опять разбили целый батальон, словно смеясь в лицо всей той подготовке, всем тем жертвам, на которые пришлось пойти Японии ради создания новой армии. А потом они повторили слова Макарова про его родину, сказанные еще там, перед боем. Тот хвалил японцев, но в то же время грустил из-за того, что ради новой силы они отказались от старых себя, от предков, от императора.

Для кого-то другого это могло так и остаться словами, но Сайго всегда помнил, что хоть его фамилия сейчас и пишется как Ненашигуша — четыре иероглифа, означающие «безродный», но на самом деле ему через отца достались имя и кровь семьи Такамори. Семьи, что бросила вызов сначала сегуну, а потом и самому императору… Сайго не знал, что теперь думать, и решил поговорить с полковником лично. Увы, тот оказался спор на расправу: заметил, чуть не пристрелил. Причем с такой же легкостью, с которой до этого вытащил с того света.

Нет, вчера он поспешил. Если и приходить к полковнику Макарову на разговор, то сначала Сайго должен сам решить, что он хочет сказать, что услышать, что предложить. Только тогда и его будет иметь смысл слушать, только тогда он будет достоин крови отца, от которого ему пришлось отказаться. Сегодня его мундир обычного рядового армии микадо, даже не надетый, одним своим существованием жал ему как никогда раньше.

Глава 15

Полдня ходил и шипел словно змея, все из-за того штабного полковника. И ведь могли же нормально поговорить, но как это сделать, если на тебя смотрят как на вошь? Одна польза от этой встречи все же была. Даже две. Я задумался, а не забыл ли о чем-либо сам, вот так же глядя на поле боя всезнающим взглядом. А еще прошелся по лагерю и проверил, нет ли других перекочевавших еще из старых уставов глупостей, которые давно стоило бы пересмотреть.

И ведь нашел. Для начала форма — до этого я уже как-то привык к белым рубашкам у всех новоприбывших, а тут глянул незамыленным глазом и всех отправил на перекраску. А то будут сидеть, приманивая вражеских стрелков светлыми пятнами на груди. Потом решил проверить нанесенные на карту дороги, и новый сюрприз.

— И как это понимать, Степан Сергеевич? — спросил я у сопровождающего меня Шереметева.

— Развезло, — искренне удивился тот, поднимая вместе с сапогом огромный ком глины и грязи.

— Ясно, что развезло, но почему мы об этом не подумали? — я огляделся по сторонам, пытаясь осознать, как еще недавно целая сеть вполне себе проходимых троп превратилась в болото.

— Сам не понимаю, — Шереметев почесал затылок и тут же смутился такого простого жеста. — Все подкрепления идут по Пекинской дороге, там более-менее сухо, вот мы и не проверили, что в других местах все может пойти не так. Но разве это такая большая проблема? Главное, хотя бы один путь для отступления остался. А даст бог, и вовсе продержимся тут, пока Куропаткин не пришлет подкрепление.

— Одна дорога и много дорог — это две совершенно разные ситуации, — я попробовал объяснить истину, которая станет очевидной только после Второй Мировой. — Если сейчас мы оказались завязаны на одну нить Пекинской дороги, то мы уязвимы. Причем даже не тем, что ее перережут, а тем, что враг может это сделать. Выдвинет он даже одну роту в обход, и нам надо будет выделять две, чтобы прикрыть себе спину. Без выбора, делать это или нет! Понимаете?

— Как сделали вы под Согёном, когда японский майор был вынужден раздергивать силы на угрозы, которых не было?

— Которые были возможны и которые я обозначил, — уточнил я. — Он просто не мог не реагировать на возможность окружения, когда поверил в нее. Другое дело, что мог