Бренная любовь - Элизабет Хэнд Страница 42

«КОУЛМЕН ГРЕЙ» – гласила надпись.

– Под ноги лучше смотрите! Грязища кругом.

Рэдборн обернулся и увидел человека, сходившего с фермерской повозки. Он был приземистый, темноволосый, с избура-красным от солнца и ветра лицом. Взглянув на Рэдборна, он вежливо кивнул и прикоснулся к полям своей помятой черной шляпы.

– Я Кервисси. Вас, небось, до особняка везти надо?

Рэдборн кивнул и робко улыбнулся.

– Да, пожалуй.

– Платите вперед. А нет, так пешком извольте.

Рэдборн помедлил.

– Хорошо.

Он сунул руку в карман и отсчитал несколько шиллингов. Плата, видимо, устроила фермера: он пошел к повозке, запряженной ломовой лошадью с громадными, размером с бочонок, копытами. Рэдборн поспешил следом. Он протянул Кервисси свой саквояж, который фермер бесцеремонно швырнул в кузов. Рэдборн поморщился и крепко вцепился в этюдник.

– Это я повезу в руках.

– Так вы тоже сзади едете. Полезайте.

Рэдборн потрясенно воззрился на фермера, однако тот молча влез на передок и взял в руки поводья. Помедлив секунду-другую, Рэдборн все же забрался в кузов. Кервисси закричал лошади:

– Gas e dhe gerdhes![30]

Повозка дернулась и покатила. Рэдборн как мог устроился на груде пустых джутовых мешков, стараясь держаться подальше от плотной корки птичьего помета и грязных перьев на полу. Этюдник он запихнул в угол за деревянный ящик, затем поднял ворот сюртука, пытаясь спрятать уши, и стал дуть на руки, чтобы согреться.

Повозка с грохотом поползла в гору, оставив позади четыре дома. Одолев подъем, она круто повернула налево, миновала угрюмую, больше похожую на тюрьму методистскую церковь, и Рэдборн увидел еще несколько домов, которые принял бы за заброшенные, если б не клубы дыма из печных труб да не единственное пастбище, на котором щипали желтую траву заморенные овцы.

Вот и все селение. Кругом белесыми колоннами поднимался туман, и Пенрехдрок вскоре скрылся за гребнем холма. Если в гору лошадь поднималась с трудом, то вниз побежала рысцой. У подножия холма туман рассеялся, и Рэдборн с удивлением уставился на внезапно простершуюся во все стороны вересковую пустошь: будто с неба кто-то скинул и раскатал по полям стеганое одеяло.

– Вон Сарсинмур! – прокричал Кервисси и, выкрутив шею, сердито уставился на поросшие дроком холмы и коварные топи, из которых, словно из прорех на коже, торчали острые скалы.

Море было далеко, однако в голове у Рэдборна бились о скалы волны и звучали заунывные всхлипы чибисов.

– Господи, ну и место, – пробормотал он.

Над голыми холмами вздымались развалины оловянных рудников, похожие на строительные леса. Древние изгороди исчертили безжизненные поля, населенные лишь жаворонками да лисами. Казалось, этот край человек не просто занимал, но отвоевывал. На каждом склоне Рэдборн видел следы этого древнего, непримиримого противостояния: рухнувшие башни и гранитные маяки, рассыпавшиеся каменные хижины и разграбленные могильники.

Расти здесь ничего не росло, кроме дрока да корявых хвойных, скрученных и поломанных морским ветром. Что и от кого, черт возьми, здесь можно было охранять?

Джутовые мешки под Рэдборном громко зашуршали, когда он пытался сесть поудобнее. Ветер не стихал ни на минуту. Рэдборн с содроганием взглянул на полукруг торчащих над вереском менгиров.

– Эй!

Он покосился на водителя, который обернулся и смотрел на него.

– Kemerough wyth na wra why gasa an vorth noweth rag an vorth goth! Вперед глядите, а не по сторонам, мехстер Комсток!

Фермер ударил кулаком по козлам. Рэдборн нахмурился, но все же повернул голову вперед и уставился на круп ломовой лошади.

Кервисси сплюнул и помотал головой.

– Ишь, глазеет по сторонам, дурень!

Лошадь мирно брела вперед, фермер ворчал себе под нос. Где-то впереди заухала сова. Повозка одолела мелкий ручей, едва не увязнув в нем деревянными колесами.

Рэдборн сидел, скрючившись в холодной мгле, и глядел в затылок возчику. Ветер нес запахи дождя и моря; вскоре по пыльной мешковине забарабанили ледяные капли. Лошадь пробиралась то по открытой пустоши, то по древней, изрытой глубокими колеями дороге меж непроходимых живых изгородей. Ежась в своем тонком шерстяном сюртуке, Рэдборн трясся от холода и проклинал доктора Лермонта.

Тянулись часы. Или дни. Рэдборна не покидало ощущение, что все происходит во сне. Он упал в реку времени, и на плаву его удерживали тени, обломки полузабытых лиц. Порой над завываниями ветра слышались голоса. Рэдборн видел диковинные всполохи: будто солнце, подобно метеору, проносилось по небу, которое временами было черным, а временами становилось похожим на перевернутую чашу с золотыми и синими разводами на глазури. Рэдборн вдруг начинал смеяться и тут же умолкал, пугаясь собственного смеха и недоумевая, что именно могло его так рассмешить. Лишь тяжесть внезапно приваливавшегося к ноге этюдника напоминала ему, кто он, где и что тут делает.

Тучи на небе вдруг разошлись. Над самым горизонтом показался полумесяц, яркий, как люстра. Рэдборн подался вперед.

– Далеко еще?

– Далеко ли еще? Далеко ли? – передразнил его Кервисси. – Да вон он, особняк-то, а вон и доктор. Поджидает вас…

Рэдборн встал, с трудом удерживая равновесие.

– Господи, – пробормотал он. – Ну и ну!..

Прямо впереди виднелся обширный высокий мыс, изрезанный осыпавшимися каменными стенами и соединяемый с материком узким перешейком. На самой высокой точке мыса стоял дом – не ветхая развалина, а изысканный четырехэтажный особняк начала века в итальянском стиле из бледно-желтого камня с кровлей из черного сланца. В окнах первого этажа горел свет, а посередине сиял длинный прямоугольник света – по всей видимости, открытая дверь. Вокруг бушевало море. Рэдборн слышал, как волны с грохотом разбивались о скалы, и чувствовал дрожь земли под колесами повозки. В ушах стоял болезненный, невыносимый звон: будто кто-то вкручивал в череп сверло.

Кервиси заорал на лошадь:

– Gas e dhe gerdhes! Yskynna![31]

Лошадь припустила вверх по извилистой дороге, и повозка загрохотала следом. Рэдборн плюхнулся обратно на мешки. Узкая полоска суши, ведущая к особняку, была шириной около тридцати футов. Лошадиные копыта и колеса стерли траву до голой земли и потрескавшегося сланца. От въезда на перешеек мыс казался островом, поднимающимся из черного моря, а дом на вершине холма – сияющим маяком.

Рэдборн вцепился в полы своего сюртука. Поглядел на северо-восток, затем на юго-запад. В обе стороны, насколько хватало глаз, тянулись суровые утесы, отвесно уходящие в океанские воды. Примерно в полумиле к югу, за каналом, в котором волны образовывали пенную воронку, высился над морем еще один чернокаменный рог, увенчанный развалинами крепости или замка. Рэдборн едва различал