Инсургент - Владимир Максимович Ераносян Страница 40

– Не придет твой Годин. Слился! – скорее для «массового зрителя», чем для Сицилийца, брякнул напоследок пахан. – А оружием своим ты нас не напугаешь, у нас свое имеется…

Знаки, которые подал своим «шестеркам», желающим пробиться в люди и единственным социальным лифтом давно избравшим для себя Калача, были понятны и отработаны годами и неоднократными ходками. Ложки от безделья точились скрупулезно. Одна из них проткнула Сицилийцу горло и была провернута три раза для верности. Двоих отрицал нейтрализовали в миг, пырнув заточками раз по десять.

Выстрел прозвучал лишь единожды, и то в сторону окна – стрельнувшего чэвэкашника вырубил Карлеоне, второго – Оникс. Оба остались живы, но разоружены. Автоматы быстро оказались в руках верных пахану сидельцев.

Калач встал и произнес спич за спиной особенно рьяного помощника еще совсем недавно бодрого и дерзкого Сицилийца, того самого положенца, который предлагал бучу в Батайске, Койсуге и на всем Левом берегу, не забыв про таганрогские СИЗО.

– Вот что я вам скажу, люди добрые, вы – арестанты порядочные. Расклад такой – на государство я не батрачу, но я в законе, а этот мародер потрошил братву на органы, а из себя корчил пуп земли. За ним Царь стоит. С ним придется разбираться. На Царя предъяву кинуть я и сам смогу. У меня с этим счетоводом свои теперь счеты! Но тут без «правилки» добрых и знающих людей никак не обойтись. В чужие разборки походу мы встряли, а оно нам ни к чему. Так и определимся.

Глянув на «шестерку», уже отметившегося в «мокром деле», Калач не сомневался, что торпеда смекнул, что Захар Езид приговорен. И действительно – положенец Захар, проявивший слишком много уважения залетным гастролерам, мгновенно отправился по тому же адресу, но уже с помощью АК-12 с глушителем.

– Ну, что, Мага. Вот и пересеклись наши пути снова. И опять на хате. И снова хату мы вместе прибрали. Список зачинщиков я тебе пришлю. Организаторов мы всех кончили своими силами, как видел ты своими глазами. Не повелись на подстрекательство. Братва на измену не подписывалась, а Президент страны Советов, жаль не наших, только что именно такую оценку поступку Година дал. Прав он! А Годин – кто он есть? Шерстюган, братву настрополил, а сам на соскоке. Только что снялся с Ростова-папы после разговора с Зубром одним! Да Сицилиец, видно, телевизор не смотрел, а иногда полезно.

Удивительно, но в ситуации с мятежом население, так же не чуждое конспирологическим версиям возвышения ресторатора, и иногда домысливающее эти небылицы фантастическими деталями до уровня правдоподобности, нуждалось в четком разъяснении событий и в их официальных трактовках. Путч это или «финт ушами» сильных мира сего, чтоб инициировать антикоррупционные процессы, или и то, и другое одновременно, или ничего из этого…

Но более зевак нуждался в официальных формулировках властей вор в законе Калач, вовлеченный в процесс. Ибо ошибиться для него было смерти подобно. Деньги-то получил он, а не столующиеся за его поляной. И полученные деньги нужно было либо отрабатывать, либо не возвращать под незыблемым предлогом и с несокрушимым алиби. Подстава предполагала не только невозвращение гонорара Царю, но и требование у того дополнительной компенсации. А так как Царь – вор авторитетный, то требование компенсации у него означало только то, что в берлоге останется либо облажавшийся, но снявшийся с крючка воровской правилки Царь, либо тертый Калач. Выбор невеликий. И Калач определился сразу после того, как шестерка сообщил ему о состоявшемся разговоре Година с президентом Синеокой страны, заставившем того одуматься и поменять планы.

А разговор был весьма интересный как с политической, так и с клинической точки зрения. Годину передали трубку, и он готов был выслушать все, так как на том конце с ним разговаривал действующий лидер государства, стало быть – ровня ему…

– Привет, Зиновий, президент страны озер и зубров тебе звонит, узнал?

– Как не узнать! Приветствую с превеликим почтением.

– Вот попросили меня тебя вразумить. Догадываешься, уверен, кто просил. Ты ведь понимаешь, что уже натворил, и знаешь, что за это бывает.

– Нас двадцать пять тысяч. И мы готовы идти до конца.

– К концу, точнее, – поправил телефонный визави. – Раздолбают на дистанции и не спросят, как звали. Сам понимаешь, что после гибели летчиков выбора нет у тебя. Но я выход тебе подскажу, и лицо не потеряешь, и жизнь сохранишь, и в почете останешься до смерти, с народной любовью в придачу. Выслушаешь меня?

– Слушаю.

– Уже хорошо. А то мне сказали, ты никого не слушаешь, уже и хочешь президента спасать от него самого. В общем, сворачивайся и давай ко мне. Меня будешь спасать. В России ты набедокурил, а мне, правда, в сокращенном варианте и без зэков, пригодишься тут. У меня тут много бывших глав государств проживает в Дроздах. Ждут своего возвращения в большую политику в комфорте и при охране. А у тебя своя охрана. И она останется. К тому же тут с литовцами и поляками у меня непонятки. А я, сам понимаешь, открыто с ними конфликтовать не могу. То ли дело – неуправляемый Годин. Чем тебе Восточная Европа не Африка! Давай, спасай меня, коль в спасатели Малибу записался. У меня ты гарантированно будешь в шоколаде. Но от инвестиций твоих я тоже не откажусь. У меня все инвесторы в привилегированном положении. Особенно зарубежные.

С Годиным разговаривали на понятном для него языке торга, коммуникаторы с Лубянки нашли самую подходящую фигуру для ведения с ним переговоров. Президент Синеокой страны поговорил с вождем, уверовавшим, что раскрученный бренд может не только монополизировать рынок, но и проглотить государство, не поперхнувшись…

– Чистый ведь барыга, этот Годин, – Калач ходил мимо уложенных в ряд трупов подбивавших братву на мятеж, философствуя с кружкой чая в руке. Он не знал, что толкнуло Година отказаться от первоначальных планов похода на Москву, что остановило его, и какие гарантии безопасности были даны Зубром, как величал вор отстрелявшего у себя в стране всех воров Батьку, но интуиция вора есть условие его выживания… Да и зла на Батьку у Калача не было, ведь его-то в Синеокой стране не убили. – Копал я на Година, да и Царь, падла, копал на него, но компромата ради! Так ничего особо и не нашли. Две ходки у фраера, но сильно на зоне не косячил, хоть и чудил! А в 1990-е и 2000-е бандитам за крышу исправно платил. Они бы у прокаженного или опущенного процент не снимали. Но потом, походу, съехал с катушек. «Головокружение от успехов», как усатый Коба Сталин трактовал. А может, шырнулся и забылся, кто там