Революция - Виктор Сергеевич Мишин Страница 4

К вечеру, получив наконец пайку, мы грызли сухари и вели тихую беседу. По настоянию Старого я провёл политинформацию для наших молодых друзей. Не всех солдат, что были поблизости, а только наших снайперов. Сказать, что для них все услышанное было бомбой, не сказать вообще ничего. Оказалось, я сделал для себя вывод уже в начале разговора, идеей революции здорово заразился наш Лёшка. Метёлкин был из семьи рабочего и прекрасно знал, как отец пашет на заводе по четырнадцать часов, а платят только за двенадцать. Не хочешь – сразу увольнение, за воротами очередь стоит из желающих. И это было суровой действительностью. И вот, слушая те ужасы, которые я пророчил нашей стране после революции, Метёлкин постоянно качал головой и не соглашался. Я приводил, как мне казалось, железобетонные доказательства, но так уж вышло, что объяснить ситуацию в мире и нашей стране необразованному человеку очень сложно. Он не понимал простейших принципов построения общества, не понимал примитивной экономики, приходилось объяснять буквально на пальцах и спичках.

– Но ведь лучше будет без богатеев!

– Давай я тебе простой пример приведу, очень простой, – предложил я.

– Ну…

– Баранки гну! Смотри, ты жил в своей Туле где?

– На квартире.

– Вы живёте там всей вашей большой семьёй, так? – Парень кивнул, семья у него и правда, большая. – А в подвале, допустим, живут какие-нибудь бичи…

– Кто?

– Люди, которые нигде не работают, побирушничают, пьянствуют и, возможно, немного грабят прохожих неподалёку. И вот случилась революция, смерть богатым и все такое, идиотское, так? Ты приезжаешь с фронта, у тебя как, средства есть?

– А то ж, скопилось уж, наверное, я же здесь не трачу! – даже, как мне показалось, с чувством собственного достоинства произнёс Лёшка.

– И вот приехал ты такой весь нарядный, с орденами, с деньгами. Встречают тебя такие вот бичи и просто подставляют нож к горлу.

– Почему мне?

– А кому, Лёша? Они видят тебя и твои деньги, для них даже твои, честно выслуженные деньги – богатство, а раз так, тебя надо обобрать, а лучше ещё и убить. Ибо «смерть богатым». Подойдут они к тебе, ибо ты ближе и, по их меркам, весьма богат. Все просто.

– Да ну, ты наговоришь, Ворон, это какие-то сказки.

– Сказки? Хорошо, если так. А вот на меня посмотри, я – офицер?

– Офицер.

– Значит, по мнению твоих друзей большевиков – мироед и дракон, который только и делает, что издевается над простыми солдатами.

– Так ты же ни над кем не издевался никогда, ты ж наш, окопник!

– Ваш, говоришь? А вот ехали с нами в одном поезде солдаты из других полков, они знают это? Ни тебя, ни меня они в глаза не видели, откуда им знать, какие мы? И когда поднимут руки на офицеров, поднимут и на меня.

– Да… – Лёшка задумался всерьёз. Так он на проблему точно не глядел.

– Вот и думай, Алексей, так ли хорошо всё то, что льют в уши солдатам в окопах?

– И что делать-то?

– Пока не знаю, – задумался уже я, – понимаешь, я не смогу поднять оружие против своих. Вон у нас сейчас ротный, идиот идиотом, но я не буду сворачивать ему шею просто потому, что он такой. Да, он придирается, но это потому, что его так учили, он даже не знает, как ещё можно. И он – наш, русский, так что же, мне убить его?

– Ты уже с ним поцапался?

– Было дело, перед погрузкой. Неважно. Я смогу дать ему в морду, если очень будет просить, могу вызвать на дуэль, хоть это и запрещено, но не просто убить, понимаешь. Вот если он, скажем, решит кого-то из вас убить, тогда да, наверное, убью, но не просто потому, что он офицер.

– Чёрт, как все сложно, может, там, в европах, нас это не затронет? А вернёмся сюда, когда уже всё пройдет?

– Хм, – улыбнулся я уголком губ, – хотелось бы. Сам вот думаю, вернуться бы сюда после того, как всё закончится, это было бы лучше. Для нас, разумеется, а не для тех, кто остаётся в стране. Не знаю, ребята, не знаю, как все будет во Франции, надеюсь, что нас не зацепит.

– Да уж, подыхать на чужбине как-то нехорошо, – подытожил Старый.

– А вы, господин унтер, сами вызвались, – улыбнулся я.

– Так тебя как одного оставишь, ты постоянно куда-нибудь влезешь.

Все засмеялись, дружно, со стороны, наверное, даже вызывающе. Мест для подвесных коек было мало, трюм у корабля небольшой, но сейчас лето и даже здесь, в этих широтах вполне себе не холодно. Мы расположились на корме, найдя закуток среди огромных мешков с амуницией. Перед отправкой все получили шинели, новенькие, красивые, поэтому большинство солдат батальона, в котором мы теперь состоим, предпочло разместиться на палубе, как и мы.

Плавание получалось долгим. То идём, ревя машиной так, что кажется, она сейчас выпрыгнет из чрева корабля и убежит на северный полюс. То получив «стоп-приказ», замираем посреди океана. Через матросов узнаем, что по радио передали о немецких подлодках, а тонуть нам нельзя, вот и пережидаем. В общем, в порт Марселя мы прибыли только в середине июля.

Здесь всё было непривычным для глаза русского человека. Люди, их одежда, корабли, ползающие вдали, по улочкам города автомобили. Другие дома и кажется, даже зелень какая-то другая. Чужая. Все вокруг крутили головами, солдаты выражали свои чувства и удивление друг другу, офицеры не пресекали разговоры, но смотрели строго. Через какое-то время зазвучал гимн и послышались зычные команды:

– Равняйсь! Смирно! Равнение направо!

По трапам сходили солдаты русской армии. В чистой форме, подтянутые, мы были просто образцом современного воина. И принимали нас… Французы что-то кричали, махали руками, кидали цветы. Нам были рады! Даже не ожидал такого приёма. Отовсюду слышались возгласы, как мне кажется, одобрения и поддержки, надо же, когда-то Русскую армию в Европе встречали такими овациями…

Из порта Марселя прямиком отправились на вокзал, нам предстоял длительный вояж на север, немец стоит в окрестностях Парижа, да и насколько сам помню, где-то совсем неподалёку и будут наши позиции. Там какие-то тёрки сначала были, французы хотели сами разобраться с немцами на самом опасном участке, а русских поставят восточнее. Что же, дохнуть тут в мои планы не входит, попробуем выжить и ещё немного скорректировать историю.

Никакого деления на взводы и отделения не производилось, весь наш табор как был ротой, так и оставался до самой погрузки в эшелон. Нам не назначали командиров, рулил по-прежнему тот капитан, с которым мы