Муля, не нервируй... Книга 2 - А. Фонд Страница 39

Я философски пожал плечами:

– Фаина Георгиевна эти полторы недели свободна и может заменить Печкина. Не думаю, что такой великой актрисе другие режиссёры откажут в ролях.

Глориозов облегчённо улыбнулся, вынул платок и вытер взопревший лоб.

Хрупкий мир между нами был восстановлен, и мы выпили ещё по одной, мировую.

– Кстати, – сказал я, пробуя миниатюрную корзиночку с интересной грибной начинкой, – а что за премьера у вас планируется?

– Вы и об этом знаете?! – разулыбался Глориозов.

– Фёдор Сигизмундович, вы разве забыли, что ваш артист Печкин – теперь мой сосед, – я вернул улыбку хозяину кабинета.

Улыбка Глориозова чуть подувяла, но в принципе он всё ещё держался бодрячком:

– Да, наконец-то, мы поставим пьесу по Островскому! – он выпалил эту фразу и с триумфом посмотрел на меня.

– Замечательно! – восхитился я. – А что за пьеса?

– «Красавец мужчина», – улыбкой Глориозова можно было зажигать звёзды.

– Шикарный выбор, – похвалил я и сразу задал провокационный вопрос, – состав актёров уже утверждён?

– Мы в процессе, – ушел от ответа Глориозов и с подозрением посмотрел на меня.

– Вот и отлично, – сказал я и чуть смущённо улыбнулся, – я забыл, как звали ту женщину в пьесе?

– Там несколько женщин. Кого вы имеете в виду? – взгляд Глориозова заметался.

– Ой, то ли сестра главного героя, то ли сваха? – задумался я, вспоминая (смотрел этот спектакль в моём мире давно, подзабыл уже), – пожилая такая женщина…

– Раневскую не возьму! Вы же обещали всего полторы недели в «Аленьком цветочке»! – истерически отчеканил Глориозов, трясущимися руками налил себе в бокал коньяк и залпом всё выпил, – и не просите даже! Нет! Нет! Не просите!

– У вас в зрительном зале так сильно дует, – сокрушенно покачал головой я, – зрители сидят, страдают, мёрзнут. Дамы в театральных платьях, на сквозняке… ай, нехорошо как…

– Я уже четыре года подряд прошу поднять финансирование на ремонт! – взвизгнул Глориозов, – мне всё время отказывают! У меня и служебные записки все есть! Я могу показать!

– Ай-яй-яй, – тихо повторил я и покачал головой, – такой хороший театр и такое явное нарушение техники безопасности, Фёдор Сигизмундович… А если кто-то простудится и заболеет? Это ли не умышленная порча здоровья советских граждан?

Глориозов сидел бледный, тяжело дыша, в конце концов он схватился за галстук и рванул его, ослабляя. Я уже испугался, что довёл мужика до инфаркта, но нет, Глориозов был тёртый калач и быстро взял себя в руки:

– Да, вы абсолютно правы, Иммануил Модестович. Мне срочно нужно сделать ремонт. Причём не только в зрительном зале, но и в гримёрках артистов, – он внимательно, с намёком, посмотрел на меня и произнёс, – и я очень бы хотел получить финансирование и успеть закончить ремонт до момента премьеры пьесы Островского. Тем более, что роль Сосипатры Семёновны там будет играть Фаина Георгиевна… Нехорошо, если такая великая актриса простудится…

И он вонзил красноречивый взгляд на меня.

– А у Фаины Георгиевны тоже будет своя отдельная гримёрка? – на всякий случай уточнил я. – Какая и положена всем великим актрисам?

Глориозов метнул на меня возмущённый взгляд, но быстро взял себя в руки и ехидно сказал:

– Ну, конечно, Иммануил Модестович! Гримёрку Фаины Георгиевны мы планируем отремонтировать сразу же после того, как приобретём новый занавес для сцены!

Я укоризненно покачал головой, и Глориозов понял, что перегибать нельзя, но всё равно не удержался:

– Или хотя бы отремонтируем вешалки в гардеробе.

– И это правильно, – согласился я и глубокомысленно изрёк, – кто-то из классиков даже сказал, что театр начинается с вешалки. А кто мы такие, чтобы спорить с классиками?!

Глориозов был со мной абсолютно солидарен, он тоже считал, что спорить с классиками нам явно не стоит. А занавес пока подождёт. Поэтому торопливо разлил остатки коньяка по бокалам, и мы выпили.

– За обновлённый, отремонтированный театр! – провозгласил он.

– В котором так уютно будет Фаине Георгиевне! – поддержал тост я, мы чокнулись, выпили и я посоветовал, – пишите смету, Фёдор Сигизмундович. Только поспешите и передайте её завтра мне через Печкина.

Глориозов сверкнул довольным взглядом и буквально промурлыкал:

– А вы уж, Иммануил Модестович, будьте так добры, передайте, пожалуйста, Фаине Георгиевне, что первая репетиция «Красавца мужчины» будет уже в эту пятницу, в двенадцать. У неё роль Сосипатры Семёновны. И я прошу не опаздывать.

– А пробы когда? – на всякий случай уточнил я, а то знаю я этих театральных аферистов.

– Она утверждена на роль без проб, – улыбнулся Глориозов кроткой улыбкой канонизированного мученика, – великая же актриса, зачем эти пробы…

Домой я шел чуть ли не вприпрыжку. Да, я старался, конечно, не думать, как буду убеждать Козляткина, что основное финансирование нужно дать на театр Глориозова, да ещё в таком объеме. Но проблемы нужно решать по мере их поступления. Главное, я добился, чтобы Глориозов взял Фаину Георгиевну на одну из ведущих ролей.

Конечно, это не главная роль, но и не второстепенная (я путаюсь, как они там правильно называются, но, думаю, что она будет довольна).

Я шел и думал, как сейчас приду и как расскажу эту новость Фаине Георгиевне. И как она сильно обрадуется.

А в коммуналке я застал драку, и судьба Сосипатры Семёновны моментально вылетела у меня из головы.

– Я тебе все патлы повырываю! – визжала Зайка, уцепившись в волосы Нонны Душечки.

– Корова! – визжала рыжая.

– Бей её! – подзуживала подругу из-за угла Вера Алмазная, но в драку благоразумно предпочла не влезать.

Белла и Полина Харитоновна пытались разнять смутьянок, но тщетно: возраст и весовые категории брали своё.

Пока я соображал, как разнять дерущихся баб и не пострадать самому, как из комнаты вышла Ложкина и, ни слова не говоря, вылила на дерущихся таз воды.

– А-а-а-аа-а! – заверещала Зайка и отскочила в сторону.

– Ай! – и себе взвизгнула Нонна Душечка и отпрыгнула подальше.

– Чего орёте? – проворчала Ложкина,