Лукоморье - Равиль Нагимович Бикбаев Страница 38

Саша. Госпожа Малиновская поставила Наталью Ивановну в известность, что Александр Сергеевич, все ее требования исполнил: он не состоит под надзором полиции; он верующий православный христианин; у него есть состояние. Далее, с нажимом утверждала госпожа Малиновская, отказ Натальи Ивановны будет выглядеть просто неприличным и это скажется как на ее и без того шатком положении в обществе, а возможно и на судьбе ее дочерей. Наталья Ивановна уступила и после второго формального сватовства, дала согласие на брак Пушкина с ее дочерью Натальей Николаевной Гончаровой.

Наташа написала дедушке в Полотняный Завод:

Любезный дедушка!

Узнав через Золотарева сомнения ваши, спешу опровергнуть оные и уверить вас, что всё то, что сделала Маминька, было согласно с моими чувствами и желаниями. Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые вам о нем внушают, и умоляю вас по любви вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как лишь низкая клевета. В надежде, любезный дедушка, что все ваши сомнения исчезнут при получении сего письма и что вы согласитесь составить мое щастие, целую ручки ваши и остаюсь на всегда покорная внучка ваша.

Наталья Гончарова»[102].

Даже сейчас в Лукоморье Пушкин не мог понять почему Наталья Ивановна, так противилась его браку с Наташей. Было ли это материнское предчувствие, что дочь не будет счастлива в этом браке. Или это было проявление неврастении, когда больного толкает из крайности в крайность под влиянием любой раздражающей мелочи. А может это была просто непроизвольная зависть лишенной нормальной семейной жизни женщины к сияющей от любви младшей дочери.

Казалась даже сама судьба была против их союза. Карантин по холере запер его в Болдино. Смерть дяди Василия Львовича, сдвинула сроки венчания. Капризы неуравновешенной Натальи Ивановны не раз доводили дело почти до разрыва. Еще было отсутствие средств для приданого Наташи.

Но поэт не боялся идти наперекор встречному ветру и судьбе, даже ее последний в этой церемонии толчок он принял спокойно. Наталья Ивановна сообщила, что венчание откладывается т. к. у нее нет денег на карету и новое платье. Пушкин оплатил приданое для Наташи, дал денег будущей теще на карету, на платье, на всё.

И вот 18 февраля 1831 года в православной церкви, венчался раб Божий Александр и раба Божья Наталья. У Наташи сладко замирало сердечко, от счастья хотелось плакать. Она при мерцающем огне свечей целовала мужа в храме и ей передался жар его желания и ответно этот жар разгорался в ее крови.

Во время венчания нечаянно упали с налоя крест и Евангелие, когда молодые шли кругом. Пушкин сильно побледнел. Потом у него потухла свечка. При обмене кольцами его кольцо упало на пол. «Tous les mauvais augures- Все плохие предзнаменования», — чуть слышно сказал он.

Но счастливая Наташа не слышала его. Не слышала Наталья Николаевна Пушкина и того как из Лукоморья ей отчаянно кричала Наташа Гончарова: «Беги дура, беги! Он же тебе всю жизнь искалечит».

Скрипел подтаявший февральский снег на полозья кареты, Наталья Николаевна Пушкина сидя рядом с мужем мчалась в новую жизнь. Да, можно идти против судьбы, но это ничего не изменит.

На сегодня Пушкин окончил работу над романом. Он вышел из-за стола, потянувшись размял затекшие мышцы. Выпил чаю. На душе было как-то муторно. Не весело, не печально, а именно муторно. Он знал, что ждет Александра Сергеевича и Наталью Николаевну, писать об этом было не просто. Он нашел телефон психиатра, не без волнения позвонил.

Глава 9

Главный врач психоневрологического диспансера Александр Иванович Тургенев принял звонок. Выслушав Александра Сергеевича, довольно улыбнулся. Один из признаков успешного лечения и выздоровления больного — это его доверие к врачу. Договорились о встрече.

— Мне часто кажется, что всё это Лукоморье я вижу в предсмертном бреду, — на приеме мрачно пожаловался Пушкин психиатру, — мне страшно за Наташу, за детей.

Александр Иванович, разглядывал прилично одетого, аккуратно постриженного, отлично выбритого, посвежевшего и немного пополневшего поэта. А хорошо тебя Наташка выхолила, подумал Тургенев.

— Вы только Наталье Николаевне, не говорите, что она бред, — серьезно посоветовал Тургенев, — тогда возврат в реальность будет для вас крайне болезненным.

— Вы утверждаете, что вам страшно за будущее Наталье Николаевны и ваших детей, там, откуда вы попали к нам раненым? — спросил Тургенев, встал и предложил:

— Пойдемте Александр Сергеевич, я вам покажу, что такое настоящий страх и ужас безнадежности.

Они шли по дому скорби, но внешне ничего скорбного и ужасного тут не было, электрический свет был мягким рассеивающим, стены хорошо покрашены и красиво разрисованы полевыми цветочками, ламинат был новым приятного солнечного цвета. Всё было чистым и аккуратным. По коридору не суетясь ходили медицинские работника и небуйные тихие больные в казенных пижамах или своих спортивных костюмах. Зашли в палату,

— Добрый вечер, Александр, — вежливо поздоровался врач с больным,

— Добрый, — спокойно ответил сидевший на койке больной в казенной пижаме. Никаких внешних признаков безумия, он не проявлял и тут же с достоинством попросил:

— Александр Иванович, распорядитесь о смене диеты, мне это вареное и пареное, без соли и сахара, уже поперек горла стоит,

— У вас обострение гастрита, — строго ответил врач, — минимум месяц диета, а там посмотрим, что анализы покажут,

— Вот оно какое, это бессмертие, — рассмеялся больной, — в одной жизни ты Сын Бога и Владыка ойкумены, а потом выклянчиваешь у лекаря кусок жареного мяса,

— По мнению части историков, — серьезно сказал Тургенев, — именно невоздержанность в еде и злоупотребление алкоголем свели вас в могилу,

— Что за вздор, — вскрикнул больной, — меня просто отравили! А этих историков как Каллисфена [103] надо заковать в цепи и уморить, чтобы всякую чушь не писали.

Больной пристально посмотрел на Пушкина, властно обращаясь к Тургеневу потребовал:

— Представите мне вашего спутника,

— Это поэт и историк Пушкин Александр Сергеевич, — церемонно сказал Тургенев и обращаясь к Пушкину представил больного:

— А это Александр Македонский,

— Очень приятно, — смущенно пробормотал Пушкин,

— А вот мне нет, — скандально ухмыльнулся Македонский, — поэт-это Гомер, все остальные ничтожества лижущие руки царям, а историков в цепи и на диету, только вареное и пареное в минимальных количествах, но каждые два часа.

Услышав «ничтожество» Пушкин вскипел и хотел дать резкую отповедь Александру Македонскому, но Тургенев его опередил:

— У нас в Лукоморье Пушкина ценят выше Гомера, — строго сказал он и врачебным тоном безжалостно добавил:

— Я смотрю у вас рецидив? Смирительная рубашка и нейролептики, вот что заставит вас уважать и любить нашего Пушкина,

— Такой любви и таких почитателей мне