Пушинка в урагане (Контуры нового мира). Часть 2 - Сергей Юрьевич Ежов Страница 35

— А вы, сударыня, представиться не желаете?

— Галина Непейня я. Надзирательница, стало быть, исправительных палат. — хрипловатым голосом доложила баба.

— Покажите, кто содержится у вас в палатах.

Надзиратель пошел вдоль дверей, и открыл четыре из них.

— Тут, стало быть, две воспитанницы. Норму не выполняли, их сюда, стало быть, и определили на три дня.

К камере у узких лежанок, присыпанных гнилой соломой, стояли две девочки лет двенадцати. Худые, с лицами нездорового серого цвета, с ввалившимися глазами. Одеты в какую-то рвань, сквозь которую видны грязные тела.

— Немедленно проводите их в лазарет! И распорядитесь, чтобы их помыли. — приказал я — Девочек необходимо лечить и усиленно кормить.

Неожиданно девочки рухнули на колени:

— Не надо нас в лазарет, добрый господин! Там нас заколют и залечат!

Я оторопел. В советские времена попадание в лазарет гарантировало чистоту, уход, довольно вкусную кормёжку и выздоровление, а тут… Разберёмся.

— Хорошо, девочки, не бойтесь. Сейчас вас проводят на ваши места, переоденут и хорошо накормят.

Во второй камере сидело с десяток мальчиков и девочек от семи до десяти лет. Все мелкие, все заморенные, все в опломбированных ошейниках.

— Что это? — ахнула Ирина Георгиевна.

— Это, стало быть, дети, которых вскорости должны отдать на воспитание мужикам. Хрестьянам али мещанам.

— Но для чего им ошейники?

— Дак, за ихнее воспитание хозяину положено четыре рубля в месяц, деньги немалые. Это чтобы мужики польстились и брали на воспитание. Тока мальцы от побоев и бескормицы, бывает, мрут. Хозяева ихние люди хытрые, чтобы снова деньги получить, приводят показать свово либо соседского дитёнка, взамен помершего. Чтобы не было такого обману, придумали делать ошейники с пломбами. Пломбы, вроде как невозможно снять. Хотя всяко быват-т, оно канешно. Есть, стало быть, умельцы, что и ошейники переодевают, не нарушив пломбы.

— «Tene me ne fugiam»[14] — только и осталось сказать мне.

— Вы что-то сказали, Пётр Николаевич? — оглянулась Ирина Георгиевна.

— Я сказал: «Держи меня, чтоб я не убежал». Такова была надпись на рабских ошейниках в Риме. Посмотрите их волосы, Ирина Георгиевна, если не брезгаете. Наверное, все дети вшивы.

Ирина Георгиевна шагнула к ближайшему малышу и стала осматривать его волосы, перекладывая прядь за прядью.

— Действительно, на голове вши. Мальчик, сними, пожалуйста, свою рубашку.

Ребенок, испуганно глядя на Ирину Георгиевну, через голову стянул верхнюю рубашку, оставшись в нательной.

— В швах имеются насекомые и их яйца.

— Пойдёмте дальше.

В следующей камере сидел один мальчик лет тринадцати-пятнадцати. Точнее не скажешь, так как он грязен, оборван, избит. Но при этом смотрит смело, зло. Глаза умные, лицо решительное.

— За что ты здесь? — спрашиваю у мальчика.

— Сестру хотел отсюда спасти. — после короткого молчания неохотно проговорил он.

— Здесь так плохо?

— Заболела она, кашлять стала. Не удалось, не спас. Теперь ей одна дорога, в лазарет, а там залечат насмерть.

— Позволь, но в лазарете лечат! — возражаю я.

— Вас, господин хороший, может и вылечат. А нас — залечат. Мето́ды проверяют на нас, прежде чем господ лечить.

— Что с тобой будет, как думаешь?

— А чего думать, когда всё известно наперёд. Для начала исколют да исцарапают, чтобы оспенными нарывами покрылся, а потом, когда нарывы сковырнут, подлечат. А опосля и зарежут. Стюденты на нас практикуют, известное дело.

— Пётр Николаевич, скажите, что это неправда! — в голосе Ирины Георгиевны ужас и отчаяние.

— Это правда, Ирина Георгиевна. — бесцветным голосом отвечаю я — Такова общеевропейская практика.

— Необходимо отказаться от такой бесчеловечной практики!

— Согласен. Именно поэтому мы здесь. Пойдёмте дальше, Ирина Георгиевна.

— Секунду, Пётр Николаевич!

Ирина Георгиевна поворачивается к офицеру охраны:

— Немедленно сопроводите мальчика в Николаевский дворец и поручите попечению опытной няни.

— Я никуда не поеду. — вдруг решительно говорит мальчик.

А ведь какой молодец! Мужчина! Смотрит хмуро и решительно, явно готов к безнадёжному бою. «Зверок! Волчонок!» уважительно шепчет из-за спины надзиратель.

— Почему не поедешь? — спрашиваю у мальчика — Из-за сестры? Но мы твою сестру тоже забираем. Поедешь?

— Вы её не убьёте?

— Нет. Никакого вреда ни твоей сестре, ни тебе мы не принесём. Клянусь! — говорит Ирина Георгиевна.

— Тогда согласен.

— Что же, пойдём вызволять твою сестру. Где она?

— В соседней палате.

Мальчик очень немногословен, впрочем, это понятно: в камере смертников он готовился к долгой мучительной смерти, а тут мелькает луч надежды, и пока неясно, спасение