И Намор - В третью стражу [СИ] Страница 34

    'Партизан? Так-так-так. Не можешь победить честно – просто победи. Особенно при таком неравенств возможностей, сил и ресурсов. Трое против... А кстати, против кого? Похоже из союзников у нас только руки, ноги и головы. Зато все остальные – в лучшем случае недоброжелательные нейтралы'.

    Незаметно для себя, и, судя по всему, не без помощи Гринвуда, Степан начал бурчать себе под нос, ибо мурлыканьем звуки, издаваемые рассерженным мужчиной, назвать было нельзя, нечто вроде:

    Знавали мы врага на всякий вкус:    Кто похрабрей, кто хлипок как на грех,    Но был не трус афганец и зулус,    А Фуззи-Вуззи – этот стоил всех!    Он не хотел сдаваться, хоть убей,    Он часовых косил без передышки.    Засев в чащобе, портил лошадей,    И с армией играл как в кошки-мышки...[90]

    'Это что ещё такое?'

    'Это сэр Редьярд Киплинг,- сказал кто-то изнутри, — лучший поэт Британии'.

    'Ага! Стихи о партизанах... Как там дальше?

    Газеты не читал он никогда,    Медалями побед не отмечал,    Так мы расскажем, до чего удал    Удар его двуручного меча!    Он из кустиков на голову кувырк    Со щитом навроде крышки гробовой -    Всего денёк весёлый этот цирк,    И год бедняга Томми сам не свой...

    'Чем-то мы похожи на тех суданцев – с голой пяткой на голую шашку лезем. Но! За нами опыт, отсутствие идеализма и, как это в книжках? Послезнание, вот. —  Даже такое слабое утешение подняло настроение Матвееву, совсем было отчаявшемуся. —  И плевать ему, куда теперь пролёг путь британского пехотного полка...'

    С тактикой было всё понятно. Решению подлежали самые неочевидные сейчас, периферийные части Большого уравнения.

    'Не нужно дожидаться пока чайник вырастет в паровоз. Надо давить его пока он маленький. Тот же Генлейн – слабая фигура, его значимость в большой политике стремится к бесконечно малой величине. Это сейчас, а через два года? — Степан горько усмехнулся. — А через два года его почти целиком съедят черви'.

    Ни в коем случае нельзя было увлекаться 'игрой в одни ворота'. 'Нельзя помогать ни одной стороне явно – мы сами себе сторона. Партия потомков. Для симметрии нужно что-то предпринять в отношении, скажем... Ну, советского руководства, например. Тем более что там сейчас упырь на упыре – пробы негде ставить. Компромат взять неоткуда. Даже в 'родной' МИ-6 вряд ли что-то найдётся. Видите ли 'джентльмены чужих писем не читают'. А если повернуть иначе? Джентльмены чужих писем не читают? Да-да-да. Они их пишут'.

    — Отлично, Майкл. Значит, на эту неделю у меня не будет болеть голова из-за того, что нам нечего поместить на полосе о мировой экономике.

    Редактор ещё раз просмотрел пачку машинописных листов, лежавших на его массивном столе. Майкл видел, как двигаются его глаза. Мистер Крэнфилд[91] прекрасно владел умением читать "по диагонали". Без этого его работа редактора "Дэйли Мэйл" стала бы попросту невозможной. Майкл ничего не ответил – он хорошо изучил своего нового шефа и видел, что тот ещё не закончил "своей партии".

    — Пожалуй, нам стоит продолжить этот цикл, — в голове редактора рождался очередной замысел, — раз мы начали представлять читателям конкретные страны, не стоит ограничиваться Голландией, — иногда мистер Кренфилд позволял своим мыслям выходить на обозрение собеседников, — пройдёмся и по остальным... мнэ... участникам фуршета. Да, именно так. Я нашёл вам , Майкл, хорошее занятие на ближайший месяц! — Идея обрела реальную форму. — Майкл! — Редактор поднял глаза на сидящего напротив собеседника, — вы слушаете меня?

    — Разумеется, сэр, — кивнул Майкл Гринвуд.

    — Отлично! Итак – я вижу цикл статей не только о Нидерландах. Это будет целый подвал на нашей международной странице. Общий заголовок: "Британия и её соседи". В том же стиле, что и ваш и "Не только тюльпаны" — о перспективах экономических связей Британии с государствами Европы. Испания, Италия, Франция... по Франции, пожалуй, одной статьи будет маловато... Да, по Испании не забудьте упомянуть про поездку Черчилля... пара фраз в стиле "интересно, понравились ли сэру Уинстону барселонские анархисты", — мистер Крэнфилд оскалился в подобии "доброй" улыбки, — Германия. Когда будете писать о Германии, обратите внимание на новые перспективы англо-германского сотрудничества после того, как мистер Гитлер ликвидировал в своей стране анархию... Чехо-сло-вакия, — с усилием произнёс он по слогам, — О! Как я мог забыть? Разумеется, ваш а любимая Польша. Ну здесь я вам даже не советчик.

    Редактор откинулся в массивном кресле, глядя на Майкла чуть прищуренными глазами. Планы у него, действительно, были наполеоновские.

    — Отличная идея, сэр, — Майкл поднял вверх большой палец, — мы покажем Бивербруку[92], что такое серьёзная пресса! Вот только...

    — Никаких "только"! — отрезал посерьёзневший мистер Крэнфилд, — "Дэйли Мэйл" серьёзная газета. Её редактор – серьёзный человек и поэтому его журналисты за свои серьёзные материалы получают серьёзные деньги.

    Он отодвинул ящик своего стола и вынул оттуда листок бумаги, выглядевший, как банковский чек, протянул его Майклу Гринвуду. Первое впечатление оказалось верным – это действительно был чек на ту самую сумму, которую ожидал Майкл. И даже чуть большую.

    — Благодарю Вас, сэр.

    — Не будем тратить времени на благодарности. Дело превыше всего.

    Редактор встал со своего кресла. Майкл поднялся вслед за ним. После рукопожатия он ещё раз кивнул головой и вышел из кабинета. Миссис Маккихан показала ему большой палец – вопросительно. Майкл ответил ей тем же жестом и улыбнулся своей зубастой фербенксовской улыбкой. Секретарша редактора относилась к нему, как добрая тётя к любимому племяннику и регулярно пыталась напоить его своим любимым китайским чаем с каким-то очень странным привкусом каждый раз, когда он заходил в кабинет редактора. А ещё она была заядлым цветоводом и больше, чем в спасение души, верила в то, что самые лучшие в мире тюльпаны по-прежнему растут только в Голландии. Поэтому по возвращении из Амстердама предназначенные для неё луковицы заняли добрую половину чемодана Майкла Гринвуда.

    В институте, где в своё время работал Степан Матвеев, была такая же секретарша. Её дети когда-то погибли в автокатастрофе, и с тех пор она везде искала объект для приложения своей материнской любви. И нашла его в молодом аспиранте, периодически заходившем к её шефу – своему научному руководителю. Количество печенья, пирожных и просто бутербродов, которыми она его накормила за всё время их знакомства, не поддавалось описанию. Он в ответ покупал ей цветы и пачки открыток из тех городов, куда ездил в командировки. А потом она ушла на пенсию, а ещё через несколько лет он узнал, что она умерла в одиночестве в своей квартире в пятиэтажке, а соседи узнали о её смерти только по вою её оставшихся голодными кошек. Про подробности Степан никогда никого не расспрашивал. Ему просто становилось грустно.

    Пока что ему нужно было найти здесь ещё одного человека. Человека, которого за пределами редакции "Дэйли Мэйл" никто не знал ни в лицо ни даже по имени. Вовсе не потому, что он занимался какими-то особо тайными делами. Наоборот, результаты его деятельности были всегда на виду и даже привлекали всеобщее внимание. Правда, не к нему – к газете. Пожалуй, лишь немногие из читателей когда-либо тратили время на то, чтобы даже прочитать его подпись, не говоря уж о знакомстве с полным именем. В самом деле, кто же будет читать подписи ПОД карикатурами? Подписи к карикатурам – другое дело. Но карикатуры Стивена Демпстера часто относились к категории "без слов".

    Стол Стивена был пуст. На нём лежали огрызки карандашей, помятые листки бумаги, старый номер их газеты и какие-то вырезанные фотографии. Лицо одного из изображённых на них людей было ему отлично знакомо. И как Майклу Гринвуду, и как Степану Матвееву. Похоже, именно его пытался изобразить на бумаге художник. В пользу этой версии свидетельствовало обилие большеусых людей на набросках. Похоже, у редакционного карикатуриста были временные проблемы с вдохновением. Значит, его следовало искать в другом месте.

    Стивен сидел на подоконнике и разглядывал жидкий поток машин и пешеходов по Флит Стрит. Глаза его периодически возносились вверх к небу и снова опускались к грешной земле. В правой руке он держал изрядно изгрызенный карандаш, а в левой – точилку к нему. На подоконнике лежали листки с набросками. Что делается вокруг, Стивен не замечал в упор.

    — Привет, как дела?

    — Реакция художника, ищущего свою музу, была нулевой.