Шайтан Иван 3 - Эдуард Тен Страница 32

Они, видя такое, кинулись куклу ту искать, да где там, не нашли, кому продали. Вот теперь она почитай, как год молчит. Исполняет, что положено жене и невестке, в остальном ни словечка. Я и свояки мои, что только не делали. Где ж теперича такую куклу найти. Как услышал один торговец, что куклу ищем, сказывал сто рублёв стоит, да и то не найти. Вот и подумал я, что сгинул ты Пётр, а ты вот стоишь, живой и здоровый. Христом богом прошу, помоги, спаси дочь, всю жизнь за тебя молить буду.

— Ладно мастер, помогу, конечно, но ты дашь мне слово, что никому не скажешь про меня. Иначе, не взыщи.

Прозвучало очень зловеще. Он как-то съёжился и в глаза появился страх. Понимая, что обстановка сильно накалилась и грозила перерасти в мистический ужас, сдал обороты и уже по-простецки сказал ему.

— Ты не подумай чего, я сам столько натерпелся через кукол своих, порой прятаться приходилось от покупателей.

— Так ты что жа, колдун что ли? — со страхом прошептал мастер.

— Вот дурья башка, вот тебе крест животворящий.- я демонстративно перекрестился. Смотрю, немного отпустило. Мистический ужас в глазах пропал.

— Сделаю семь кукол, одна твоя. Как выпекать не забыл?

— Как же помню все.

— Вот и ладно, после росписи отдам, двадцать пять рублей, за работу.

— Как скажешь Пётр.

— Да, ещё закажи семь коробов у краснодеревщика, как раньше. Он ещё при деле?

— А куды денется, работает.

Мне самому стало интересно, действительно так сильна магия моих кукол. Может в связи с моим переносом я стал колдуном или магом.

— Да ну, чушь — рассмеялся я, пережив сильный стресс после рассказа мастера гончара.

Устроив в углу комнаты временную мастерскую, я весь погрузился в работу. Волна вдохновения захватила меня всего без остатка. Я работал трое суток без сна и отдыха забыв обо всём. Ада сидела тихонько в сторонке, боясь шелохнуться и отдавала распоряжения Аслану шепотом. Самое важное, это лицо куклы, это центр всего. Именно оно определяет всё остальное. Наконец я создал семь заготовок, осталось глины на двух пупсов. Куклы сделал чуть меньшего размера. Когда они были готовы и отданы на обжиг я, уставший и опустошённый полностью, отдался в заботливые руки Ады. Однажды, после наших бурных утех, она серьёзно сказала.

— Ты настоящий шайтан, мой господин, только хороший.

Рассмеялся и прижал её к себе. Да, я купался и наслаждался её любовью, как в море, теплом и ласковом. Отдавал капли, в лучшем случае двадцати литровую канистру. Чувствовал ли угрызения совести, нет. В жизни часто так бывает, кто-то любит, а кто-то позволяет любить. Я тот, кто позволяет. Всегда был таким в отношениях с женщинами. Жизнь сама по себе не справедливая и всё в ней относительно, за редким исключением. Получил обожжённые заготовки, подготовил индивидуальные пеналы и сел расписывать. Когда работал, заметил на лице Ады, смесь ужаса и восторга. Она сидела с круглыми глазами видя, как появляется лицо со всеми эмоциями и чувствами. У Аслана, то же самое. Думаю его впечатления были по хлеще чем у Ады. Начинаю верить в то, что мои куклы живые. Забрал у племянницы её куклу-дочку, которая сильно пострадала от частого пользования ею. Клятвенно обещал вернуть обновленную. Решил эту куклу отдать мастеру гончару. Она тоже была из первой партии, а племяннице вернуть новую куклу похожую на её прежнюю, немного повзрослевшую. Три куклы получились особенно красивыми, я сам отметил это. Одна была надменна и высокомерна, другая капризная и смешливая, а третья наивная и добрая. Взял обычную, с любопытным личиком, все свои сбережения и отправился к Бломбергу.

— Здравствуйте, Михаил Давыдович.- В кабинете ничего не изменилось и сам хозяин всё такой же.

— Здравствуйте, Пётр, как давно не виделись с вами, хотя я в курсе ваших дел. Надеюсь у вас нет претензий к нашей работе?

— Нет, Михаил Давыдович, всё выше всех похвал. Я доволен.

— Вот и отлично. Как я понимаю вы по делу?

— Да и очень по-серьёзному.

— Слушаю вас.

Стал выкладывать мешочки с золотом.

— Это иностранное золото, хочу положить насчет не меняя. Теперь самое главное.

Достал мешочки с камнями. Аккуратно развязал один и показал содержимое.

— С золотом нет ни каких проблем, а с камнями.

Вызвал ювелира. Пришел пожилой еврей со всем набором инструментария и стал изучать минералы, пристально рассматривая их различными лупами. По мере просмотра он начал пыхтеть и заметно возбудился.

— Что там, Абрам?

— Что, я могу сказать, Михаил Давыдович, прекрасное собрание, а некоторые экземпляры просто восхитительны.

— Вы хотите продать или провести только оценку? — оживился Бломберг.

— Продать, Михаил Давыдович.

— Простите, Пётр, но я обязан поинтересоваться законностью приобретения вами камней.

— Скажем на половину, они мои, но я не заявлял официально об их наличии у меня.

— Мне необходимо знать, так, как это сильно влияет на цену.

— Абрам, твоя предварительная оценка.

Они долго смотрели друг на друга. Вот это уровень взаимопонимания.

— Думаю двести тысяч рублей.

Бломберг перевел взгляд на меня.

— Двести пятьдесят, и то, как давнему и проверенному партнеру.

— Двести двадцать, поверьте, хорошая цена, как партнёру.

— Двести пятьдесят, Михаил Давыдович и не надо рассказывать мне зато, как тяжело вам живется и семья голодает. Как много вы потеряете при обработке и вообще вы последнее отрываете от семьи, чтобы угодить мне.

Выслушав мой длинный монолог, они оба рассмеялись.

— Слушаю вас, молодой человек и не могу понять, кто из нас больше еврей, вы или мы с Михаилом Давыдовичем.- сказал прослезившийся ювелир.

— Можно, Михаил Давыдович, но это последняя цена. Совершили все сделки и переоформили документы, с учётом моего совершеннолетия. На счету у меня было двести девяносто две тысячи и две триста в иностранной валюте. Ещё, я оставил себе три самых крупных сапфира, три изумруда и три алмаза, не стал показывать их. Стоимость камней, я оценивал не меньше ста двадцати тысяч рублей. Очень предварительная стоимость.

Когда покончили со всеми формальностями, посмотрел на Бломберга.

— Что-то ещё, Пётр?

— Да, Михаил Давыдович.

Я достал пенал из баула. Увидев заветную коробку Бломберг сорвался с места, подскочил к столу и не решался взять пенал. Он смотрел на него, как будто опасался, что он исчезнет.

— Это то, что я думаю?

Улыбаюсь ему.

— Смелее, Михаил Давыдович.

Бломберг,