Лукоморье - Равиль Нагимович Бикбаев Страница 31

Глава 6

Яйца Наташа не любила и не кушала, с них у нее пучило желудок и тогда она стыдливо, негромко пукала. А пукнуть при кавалере это гибель девичьей репутации и получение в свете оскорбительного прозвища. Скромная, благовоспитанная, невинная девушка не пукает, а благоухает ароматами французских духов. Духов маменька не давала. А вот куриные яйца как часть обеденного блюда за столом подавали. Впрочем, Пушкина который зачастил к ним с визитами и явно за ней ухаживал, маменька выпроваживала до обеда, но оставались вечерние визиты, так что яйца из своего рациона Наташа исключила, на что маменька с раздражением заметила:

— Ты что в еде ковыряешься, ешь что дают! Вот выйдешь замуж, тогда сама будешь свои порядки в доме устанавливать,

Продолжила с раздражением:

— Опять бал, мы приглашены, поедите в тех же нарядах, что были на вас одеты, на балу у Кологривовых, денег на новые наряды на вас не напасешься.

Сестры воспитанно промолчали, не смея даже слезинки уронить. Они видели, что у маменьки очередной нервический приступ, а в таком состоянии она могла дочерей и по щекам отхлестать. И только старший сын Дмитрий Николаевич осмелился спросить:

— Дедушка на житье дает нашей семье двадцать пять тысяч в год, у вас маменька свое имение в Яропольце с двумя тысячами душ, почему у нас никогда нет денег?

— Это просто невыносимо! — вспыхнула Наталья Ивановна, выскочила из-за стола и быстро пошла в спальню, а из коридора прокричала:

— Вы меня в гроб вгоните!

Раздались звуки пощечин, которыми она оделяла горничную Глашу.

— Хоть бы замуж кто взял, — прошептала восемнадцатилетняя Катенька Гончарова,

— Без приданого не возьмут, — категорично ответила сестре семнадцатилетняя Сашенька.

Шестнадцатилетняя Наташа полотняной салфеткой промокнула выступившие слезы.

На балу дамы и девицы на выданье блистали новыми нарядами и драгоценностями, кавалеры были в новых фраках или мундирах. Все были нарядны, счастливы, оживлены.

Наташе в ношеном платье, старых перчатка, бал был не в радость, она вообще не хотела тут позориться, но маменька приказала.

Но что такое ношеное платье, старые перчатки, когда ослепительной, непобедимой красой сияет расцветающая юность.

На балу Пушкин первым подошел к Наташе и пригласил ее на вальс. Наташа побледнела и что-то невнятно пробормотала. Александр Сергеевич, понял это как согласие, и чтобы не быть назойливым отошел. Вальс был третьим танцем. Время до него еще было.

— Что с тобой? — подошла к Наташе, Катя Малиновская, — ты так побледнела, — и встревоженно: Александр Сергеевич тебя обидел? — свирепо, — Ну я ему сейчас всё выскажу,

— Он пригласил меня на вальс, — давя слезы прошептала Наташа, — а у меня башмаки изорваны, все увидят, будут злословить, что я нищая, а Александр меня бросит,

— У нас один размер, я тебе свои отдам, у меня новые, специально для этого бала купила, — сузив глаза сказала Малиновская, решительно взяла Наташу под руку и повела в дамскую комнату. Девушки быстро поменялись обувью.

На изъявления благодарности Катя заявила:

— Ничего, Наташа, придет время сочтемся.

Сочлись. Ваша светлость! Княгиня Екатерина Алексеевна Долгорукая, урожденная Малиновская, это удивительно, но Вы со своими новыми башмачками доброй феей вошли в историю любви Натальи Николаевны и Александра Сергеевича, а значит и в историю золотого века русской поэзии.

А пока Наташа в девятнадцатом веке танцевала с Пушкиным на балу и была почти счастлива.

Весной землю пора пахать и сеять жито, а жито-это жизнь. Весна, это время, когда Госпожа Жизнь, радует людей теплом, волнует и горячит им кровь, дурманит страстью и толкает на безрассудства. А уж расцветающий апрель как юная девушка благоухает надеждой на любовь и счастье.

— Вы только посмотрите, кого он своим сватом выбрал, — в апреле 1829 года ворчала маменька, — никакого такта, никакого уважения. Граф Толстой-Американец[87], этот бессердечный авантюрист, картежник, мот, бретер, да еще и женат на цыганке.

Обернулась к Наташе,

— Пушкин просит твоей руки, — с привычным раздражением сказала она, — что скажешь?

Наташа мило покраснела и легонько вздохнула, чуть закружилась голова, она знала, знала, что он ее любит и зовет разделить судьбу, не его судьбу, не ее, а их общую.

— Тихоня и вечно ты отмалчиваешься, — не дав и слова сказать дочери заявила Наталья Ивановна, и продолжила, — у него нет состояния, нет службы, он под надзором полиции, он безбожник.

Наташа всхлипнула, сестры смотрели на нее. Катя с завистью, ее никто не сватал, Саша с сочувствием.

Сыновей на этот семейный совет Наталья Ивановна не пригласила.

— Таша, — неожиданно мягко заговорила Наталья Ивановна, — я знаю, что бываю излишне строга к тебе, но я хочу тебе только добра. Ты еще юна, очень красива, зачем тебе так рано замуж?

Наталья Ивановна Гончарова подошла к дочери нежно погладила ее по голове.

— Иногда семейная жизнь превращается в ад, — с горечью сказала она, — вы видите, что стало с вашим отцом и со мной. А я тоже мечтала о счастье.

Наташа заплакала, Катя заплакала, Саша заплакала, маменька заплакала. Четыре женщины семьи Гончаровых ревели, а там в дальней закрытой комнате отдельного флигеля смеялся душевнобольной Николай Афанасьевич Гончаров.

— Подождем партию получше, да и старших сестер надо замуж выдать, — вытерев слезы, сказала, как отрезала Наталья Ивановна.

— Мы почти бесприданницы, — вступилась за младшую сестру Александра Николаевна, — дедушка наш мот, бабушка сумасшедшая, папенька душевно больной, а вы маменька тоже не из Рюриковичей, надо брать что предлагают, а не воротить нос.

Мать и дочь смотрели друг на друга, и воля Александры Николаевны, ее доставшаяся от прадеда купеческая хватка, оказались сильнее, Наталья Ивановна быстро успокоилась.

— Согласия на брак не дам, но и отказывать не буду, — решила она,

— Это как? — удивилась Катя,

— Я дверь в залу оставлю приоткрытой, — усмехнулась госпожа Гончарова, — услышите.

И вышла в залу где ее решения дожидался граф Федор Иванович Толстой, Американец как его назвали в свете.

— Граф! — торжественно заговорила Наталья Ивановна, обращаясь к вставшему со стула свату, — Передайте Александру Сергеевичу, что мы благодарны ему за высокую честь, которою он нам оказал,

С замиранием сердца слушала в комнате слова маменьки Наташа, ее сестры тоже ловили каждое слово.

— Но, — взяла паузу, Наталья Ивановна и мягко продолжила, — Наташа ещё так молода, неопытна, она не готова к семейной жизни, ей надо удостовериться в своих чувствах и …

Толстой Американец стоял напротив этой женщины, еще сохранившей остатки былой красы, дерзко смотрел ей в глаза и думал: «Жаль, что ты баба, а то вызвал бы к барьеру и