Смутные дни - Тим Волков Страница 3

В село Зарное требуется учитель для начальной школы. Знание арифметики, письма, Закона Божьего обязательно. Жалование — 30 рублей в месяц, с предоставлением жилья (комната при школе). Обращаться к старосте села.

— Ничего не понимаю, — буркнул себе под нос доктор, возвращая газету. — И в самом деле объявление…

Может, уехала по необходимости? Только вот по какой? Неужели что-то связанное с нынешними политическими событиями? И предупредить ведь не смогла, эх!

— Когда это напечатали? — спросил Иван Павлович.

Незнакомец пожал плечами.

— Да с неделю назад. Я как увидел, решил ехать. Все-таки, село, школа. Спокойно, без войны. Хотя и там, поди, слышно?

Иван Павлович задумался. Повисла неловкая пауза. Чтобы хоть как-то ее заполнить, собеседник спросил:

— А вы куда? Если конечно это не тайна!

— В Зарное село еду.

— Тоже в Зарное? — оживился собеседник. — Получается вместе поедем! Так веселей будет! Кстати, а вот и поезд подкатил!

Раздался протяжный гудок и проводник объявил посадку.

* * *

— Я только сейчас осознал! — незнакомец шлепнул себя по лбу. — Мы с вами столько долго разговариваем, а так и не представились! Я прошу простить мою бестактность.

Он протянул щуплую руку.

— Степан Григорьевич Рябинин.

— Петров, Иван Павлович, — ответил доктор, принимая приветствие.

Рука у Рябинина была холодной и на удивление крепкой.

— Ну вот! — улыбнулся тот. — Другое дело! Познакомились. Теперь можно и садиться.

Они прошли в вагон.

Степан Григорьевич снял фуражку и уселся на лавку. Иван Палыч привалился к стене рядом. Уложил саквояж на коленях, пальцы невольно принялись теребить ремень, а мысли кружились вокруг Зарного.

«Анна… Аннушка… — думал он, — Почему же ушла? Неужели… беда?»

Рябинин, казалось, этой задумчивости своего спутника не замечал и что-то все время говорил, заполняя своими словами все купе:

— Война, Иван Палыч, это конечно, дело жестокое, страшное… Я, знаете, в гимназии детей учил — арифметике, истории, Закону Божьему, кхм… хотя с этим, знаете ли, не все гладко было, но это в другой разговор… Так вот, учил детей — и думал, что воспитываю их для мира, для порядка. А война всё ломает: вчерашний ученик, что Пушкина наизусть читал, сегодня в штыковую идёт или под нож или пулю попадает. И что же? Правильно это? Вот и говорю…

Иван Павлович задумчиво смотрел в заиндевевшее окно и лишь кивал головой, не слушая спутника.

Как доехали до нужной станции — так и не понял, весь был погружен в серые мысли.

И едва сошел с перрона, как тут же взял фаэтон, и даже торговаться не стал — хотел как можно скорее увидеть родное Зарное: Анну Львовну, Аглаю, Гробовского, в конце концов. Поручик наверняка частый гость туда. Интересно, как там?

Но Анна Львовна конечно же была главной и первостепенной причиной спешки. В Зарном ли вообще Аннушка? А может, уехала куда? А может, вообще что-то случилось? Что-то нехорошее, о чем и думать не хотелось. Нет! Прочь эти мысли! Прочь!

Чувствуя тревогу и спешку Ивана Павловича, Рябинин деликатно сказал, что ему нужно зайти еще в пару мест, прежде чем ехать в саму деревню и не стал навязываться лишним пассажиром, за что доктор был ему чрезмерно благодарен, хоть и ощущал легкий укол вины за такое.

Фаэтон домчал до родных полей быстро. Вот и знакомая до боли дорога, такая же, в колдобинах и грязи. Вот и первые домишки. Тут Лешка Гусев живет — его лечил от глазной болезни, тут Ванька с Феодосией — по родильным делам бывал у них, там Николай с трещинной в ребре, вон там — Свиридовы, Громовы, Ивановы… А еще где-то там Аннушка…

Но едва сошел Иван Павлович с фаэтона и взглянул с пригорка на село, понял — что-то незримо тут изменилось. Теперь это было уже не то Зарное, к которому он привык и которое помнил. Что-то было не так. Не в порядке. Не на месте.

Серая ядовитая тень смутных дней упала на Зарное, не предвещая ничего хорошего ни для самого села, ни для одинокого путника, вернувшегося домой.

Глава 2

Иван Палыч проводил Рябинина — встретил того по пути, — до самой школы. Из вежливости и так… очень уж хотелось поскорее увидеть Анну!

Кругом ничего не изменилось — все та же рощица, накатанная санями дорога с просевшею от оттепелей колею. Усадьба Ростовцевых на холме, синеющий вдали лес.

— Не сожгли усадьбу-то, — глянув вдаль, негромко промолвил доктор. — Хотя, по России, я слыхал, пылают…

Поправив очки, Рябинин неожиданно рассмеялся:

— Да бросьте вы, Иван Палыч! Сейчас, слава Богу, не пятый год. Коли и шалят где мужички — так самую малость. А помещики нынче все, как один — с красными бантами! Да что там помещики — великие князья!

— Да-а, — соглашаясь, задумчиво покивал доктор. — Сами же генералы государя и арестовали. Главнокомандующего! Отречься заставили… И никому теперь не нужен бывший царь.

— Это вы верно заметили — бывший! Ныне же — просто гражданин Романов, — Степан Григорьевич поплотней запахнул шарф.

Зеленый! На фоне старого пальто и просящих каши ботинок смотревшийся как-то не комильфо. Верно, он у него один, шарф-то… А вообще — модно! Маяковский, «Бубновый валет», футуризм.

— Здравствуйте, Иван Палыч! А я гляжу — вы не вы? — попался по пути мужичок с котомкой за плечами. Из бывших пациентов, некогда спасенных доктором от тифа. Как его звали, Иван Палыч уже и запамятовал… то ли Ковалев, то ли Журавлев… А впрочем, не важно…

— На побывку?

— Насовсем, — приветливо улыбнулся доктор. — Ну, как тут у вас? Что нового?

— Да как сказать… — мужичок развел руками. — После царя-то, вроде бы, и не хуже стало. Кто не лентяй, да у кого хлеб да яйца. Да маслице… Эвон!

Залихватски ухмыльнувшись, крестьянин сбросил с плеча котомку, развязал… и вытащи оттуда… шикарный, с золотым тиснением, том энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона:

— Эвон, чего выменял! Всего-то на десяток яиц!

— Шикарно! — развел руками доктор. — Это где ж так меняют?

— Дак на площади, у трактира… где рынок всегда был… На станции еще, прям на платформе! — мужичок рассмеялся, показав редкие желтые зубы. — Городские, почитай, кажный день приезжают. Вещи везут, на еду меняют! Деньги-то нонче — бумага! И тают, как