Шапка Мономаха. Часть I - Алексей Викторович Вязовский Страница 28

ада, явившееся на землю лить человеческую кровушку. В первую очередь, их, господскую. Заявились ко мне все такие из себя расфуфыренные, в шелках и бархатах — не иначе как считают, честь великую оказали. И давай намекать: дескать, мы тебя готовы признать, если ты все по-старому оставишь. Такое предложение вполне могло подкупить настоящего Емельяна Пугачева, но не меня.

Эти лисы, зубы скрошившие на интригах, уверены, что меня смогут переиграть. Думают: попотчуем дурака пустяшными обещаниями и выгадаем месяц-другой для московских бояр, пока армия сюда не доберется. Не верят они в мою победу, оттого и пришли с такими речами.

Хотите поиграть? Извольте.

— А знаете ли вы, старинушки, что две трети земель и крепостных у трети дворянских семей России сосредоточены? И речи свои вы ведете именно от их лица. А остальные либо малоземельны, либо вовсе за жалование служат. Так что им мешает мне служить, коль скоро я больше платить буду? А вами они хоть и огорчением, но пожертвуют.

Я ухмыльнулся, глядя на насупившихся вельмож. Не ожидали они, что буду я бить их беспощадным языком цифр. А на этот язык эмоциями отвечать бессмысленно. Тут снова высунулся неугомонный Репнин.

— Может, с голодухи или по слабохарактерности к тебе и пойдут служить худородные да завалящие — тут ты прав. Принуждены будут хлеба своего искать службой. Но сокрушая родовую аристократию, ты для всех правителей Европы и для всех аристократов мира врагом становишься. Как ты сможешь трон удержать, перессорившись со всем миром? Ты же вечной войной Русь погубишь.

— О, как! О Руси вспомнил… — я опять усмехнулся на такое заявление. — А ты, князюшко, давно ли в зеркало смотрелся? Парики, банты да кружева. Не видать русского под этой шелухой-то. Ваш брат боярин давно уже нерусь. Паразиты вы, присосавшиеся к народному телу, трутни и облепившие трон пауки. Не о чем мне с вами договариваться. Желаете служить? Приму. Жалование положу и пенсион на старость, коли пользу Отечеству принесете. Не желаете служить? Пошли прочь. Напрасно возомнили себе незаменимыми. В русском народе такая сила живет, такой созидательный дух! Появятся самородки, ни умом, ни талантами не обделенные, но без вашей фанаберии господской.

— Одумайся, Емельян!

Его дружки закивали. Не смогли все же спеси своей преодолеть.

Я сделал знак, и казачки в одно движение оказались рядом с буйным аристократом. Вскоре он лежал на полу и вопил:

— Сатана ты! Вор! Холоп, до власти дорвавшийся!

— За оскорбление царского величества смертная казнь полагается, — спокойно объявил я напуганным старикам. — Вас уведомят, где и когда вы в последний раз дружком попрощаться сможете.

Переговорщики молчаливо обменялись взглядами и развернулись на выход. Я решил их добить.

— Городские домовладения дворянские тоже в казну отходят. Так что даю двое суток, чтобы собрать вещи и выехать из домов. На семью — одна телега.

Тут же развернулись, как на шарнирах.

— Пощади, государь! — наступил себе на горло Щербачев, титуловав при всех, как подобает обращаться к царю.

К нему присоединились остальные. Неожиданная корпоративная солидарность.

— Петр Федорович, — взмолился Нарышкин. — Прояви милосердие. Не гони нас из домов.

— Куда же люди-то пойдут, — присоединился к нему Волконский, — бабы, детишки. Тысячи же дворян в Москве.

Я даже разочаровался. Я-то думал, что они за своего сокорытника попросят. От плахи его попробуют отмазать. Думал, восхититься. Ан нет. Они просто перспективу бомжевания осознали.

— А зачем вы мне здесь? Зачем мне все ваши бабы и детишки? Вот ваши дворовые и лакеи мне ещё пригодятся, а вы сами мне не нужны. Разве что… — я изобразил глубокую задумчивость. — Тех, кто добровольно присягнет и предложит себя на службу отечеству, я бы пощадил. Так что думайте. Через два дня я начну выселять вашего брата вон из города.

Я кивнул казакам.

— Выведите их. А этого, — я показал на Репнина. — В железо и в подвал.

Глава 7

После непродолжительного разговора с депутацией дворянских пенсионеров я получил долгожданное известие, что к городу подъезжает канцлер со своим правительственным обозом. По первоначальным расчетам, в Москву мы должны были войти почти одновременно, я с войском, а они на гребных судах. Но я не учел сильного падения уровня воды в межень на Москве-реке. И в первый же день своего пребывания в столице, увидев, как реку вброд переезжают конные, понял, что галер с канцлером и его людьми я не дождусь. И узнать, где они застряли и когда прибудут, я мог только разослав гонцов. Вполне в духе средневековья. Для человека, шагнувшего в это время из первого десятилетия двадцать первого века, такая ограниченность в средствах связи была просто мучительна.

В ожидании своих соратников я не торопился устраивать победный пир, на который мне уже несколько раз намекали. Отговаривался трауром. Но пир — это в первую очередь не торжественная пьянка, а способ узнать настроения подчиненных. Люди выпивают, языки развязываются…

Так что скрепя сердцем дал команду готовиться к застолью. О чем имел разговор с Августой.

После совместной ночи, мы сблизились не только телесно, но и так скажем интеллектуально. Вдова взяла за обычай завтракать со мной вместе, зная, что весь день я буду плотно занят и не смогу уделить ей время. Поэтому утренний прием пищи был нашим новым ритуалом.

— Судачить будут, слуги так точно, — произнесла Августа, намазывая паштет на хлеб. — Но если надо…

— Казачки все одно напьются, когда Перфильев приедет, — пожал плечами я. — Если нельзя запретить, надо возглавить. Отступим раз от правил.

— Любопытная пословица. Первый раз слышу.

Девушка стрельнула в меня глазками, пригубила кофе. Пила она его прямо как Екатерина, не разбавляя ничем — фунт зерен на маленькую чашку. Фактически, это была даже не жидкость, а какой-то плотный черный кисель.

— Августа! — я решил поменять тему разговора. — Я настаиваю, чтобы ты начала учить русский.

— Но это очень сложный язык! — тут же вскинулась девушка. — Я пыталась. Честно. У меня даже учитель был.

— Весьма плохой, как я вижу. Найду нового, я встал, бросил салфетку на стол. — Мне пора. Увидимся на пиру.

* * *

Несмотря на все пересуды, дворец к празднику продолжал готовиться. В Грановитой палате в традиционном «Красном углу» сделали помост, на который водрузили мой стальной трон. Полы застелили коврами. Кухня получила все потребные запасы и