Скопа Московская - Борис Владимирович Сапожников Страница 28

и осуществлял стратегическое руководство, а польный гетман находился «в поле» (откуда название, ср. с «фельдмаршал» — «полевой маршал»), руководил малыми операциями, охраной границ. Польный гетман подчинялся великому гетману, в случае его присутствия в битвах командовал передовыми отрядами и артиллерией. В случае отсутствия великого гетмана, польный гетман командовал всем войском. В мирное время польный гетман находился на юго-восточных границах Речи Посполитой и командовал небольшими регулярными «кварцяными войсками» — отрядами, набранными на средства короля, которые отражали постоянные набеги татар и турок. В эти отряды часто входили реестровые украинские казаки

* * *

Процедура раздачи жалования была почти театральным действом. А может чем-то сродни ритуалам древних греков и римлян. Было в ней нечто и от сакральных обрядов, вроде причастия. От этой мысли остатки личности князя Скопина передёрнуло от отвращения, слишком уж богохульной она была. И тем хуже то, что и он (или то, что осталось от его личности) не могли не заметить сходства.

Солдаты выстроились в длинные очереди к столам казначеем своих рот. Те расставили рядом с сундуками, пока ещё полными золота и серебра. Солдат подходил к казначею, тот сверялся с длинным свитком, своего рода ведомостью, и выдавал жалование, тщательно отсчитывая монету за монетой. И тут начиналось самое интересное. Конечно же, солдаты получали далеко не все обещанные деньги. С них удерживали за провиант, за постой, оплаченный из казны полка, с кавалеристов брали за фураж и конский ремонт,[1] отдельно высчитывали за провинности, за утраченное или поломанное снаряжение, за одежду и обувь, деньги на которую тоже порой брали из полковой казны, и так далее, и тому подобное… Само собой, едва ли не каждый первый считал себя обманутым и обсчитанным, начиналась ругань, брань на самых разных языках, иные хватались за ножи, однако оружия не обнажали — за это тоже, наверное, полагался штраф. Порой собирались настоящие комиссии во главе с офицерами, которые решали справедливо ли жалование. Кое-кому доплачивали, но большинство уходили несолоно хлебавши.

Растянулось это на целый день, и ещё один ушёл на то, чтобы дать солдатам как следует погулять в Можайске. Гул стоял такой, что весь город, наверное, не спал больше суток. Утром кое-кого недосчитались, однако всех, слава Богу, нашли похмельными кого в кабаке, кого под боком у весёлой вдовушки.

— Хорошо, без крови обошлось, — сказал мне Делагарди, сообщив, что последний из потерянных найден, — не то пришлось бы усмирять всех.

— Второго нашествия Можайск не выдержит, — ответил я, — завтра с первыми петухами выходим.

Пока солдаты пили и гуляли на свежеполученное жалование, обозные готовили войско к выступлению. Лагерь собирали в громадные подводы, которые и составят наш обоз. Туда грузили всё имущество и даже кое-что из оружия, например пики. Солдаты пойдут налегке, тащить с собой настольно неудобное оружие никто не собирался. Доспехи наёмных всадников пошли туда же, их надевали только перед самой битвой.

Первыми выдвинулись лёгкие отряды поместной конницы, которые ушли в разведку. За ними потянулись длинные колонны пехоты и кавалерии. Следом на передках катили пушки государева наряда. Замыкала наше шествие вереница тяжело гружёных подвод обоза, где армия везла с собой, казалось, всё необходимое. Однако опыт, что мой недолгий, что куда более серьёзный князя Скопина, подсказывал — всё равно чего-то будет не хватать. Иногда прямо катастрофически. Без этого не обходится ни одна война. За подводами шёл целый табун заводных лошадей — в основном боевых, которых вели слуги солдат и офицеров кавалерии. Их берегли и не ездили верхом до и после сражения, если уж совсем не припирало.

Мы с Делагарди скакали впереди, вместе с отрядом поместной конницы, в основном моих людей и рейтар Джона Краули — правой руки полковника Колборна, его у нас звали не иначе как Иваном Краулом или даже Караулом. Они выгодно отличались от поместных всадников, даже без доспехов. Я понимал, что по части кавалерии наша армия очень сильно отстаёт от заграницы, и с этим надо что-то делать. Но всё это потом, после победы над Сигизмундом, если она вообще будет. Враг силён и справиться с ним в настоящем, полевом сражении будет очень непросто. Тем более что как подсказывала мне память Скопина, нашей армии, едва ли не со времён Грозного не удавалось разбить поляков в поле, отсюда и страх воевод перед польской армией с её грозной кавалерией. А главное перед гусарами, которым мы могли противопоставить только острожки и оборону. В лобовой схватке гусары разгромят нашу конницу в пух и прах, это я понимал отлично. Да и рейтарам, как бы хорошо они ни были вооружены, придётся туго, очень туго. Это знал Колборн, и побаивался польских крылатых гусар. И всё же их можно бить — я в этом уверен, а раз можно, значит, мы их побьём. Такими мыслями я подбадривал сам себя, пока наше войско чудовищно медленно тянулось по дороге от Можайска на Царёво Займище.

В середине первого дня пути один из вернувшихся разъездов привёл с собой гонца от Елецкого с Валуевым. Всадник едва держался в седле, зипун на нём был порван и окровавлен, сабли не было. Конь весь в мыле и спотыкался — всадник явно гнал его без передышки.

— За ним ляхи гнались, — доложил мне командир разъезда, — почти нагнали уже. Но нас побольше было, да и коней ляхи проморили. Они боя не приняли — так постреляли мы по ним, они по нам, ни в кого не попали даже.

— Молодец, — хлопнул его по плечу дворянин, и кинул серебряный рубль. — Держите, на пропой всему разъезду.

На пропой это только так говорится — в походе старались особо не пить, опасное это дело тем более для разведчиков. Но традицию, подсказанную памятью Скопина, надо соблюсти.

— Благодарствую, князь-воевода, — поклонился мне, ловко поймав прежде рубль, всадник, и отправился к своим людям.

Узнав, что происходит, выбрался из своего возка и князь Дмитрий, поспешил к нам. Гонца тем временем напоили квасом, дали хлебнуть и чего покрепче. Лошадь увели, хотя вряд ли запаленная кобыла сгодится на что-то, кроме бойни. Гонец проводил её унылым взглядом, понимая это и прощаясь с верным животным.

— А теперь говори, кто таков? — спросил у него я, видя, что гонец уже достаточно пришёл в себя.

— Дворянин Блудов, гонец от воеводы князя Елецкого, — ответил тот. — Царёво Займище осадили ляхи гетмана Жолкевского. Воеводы держатся крепко, но долго не простоят.

— Это почему ещё? — тут же напустился на него Дмитрий. — Остроги не сумели возвести вовремя?

— Острожки и засеки стоят и само Займище