На Литовской земле - Борис Владимирович Сапожников Страница 26

— Отчего же, — удивился младший Кшиштоф Радзивилл, — можно ведь разойтись прямо сейчас как будто ничего и не было. Прав ты, дядюшка, всех нас эта дорожка на плаху привести может. Потому резон у нас молчать обо всём.

— Поздно, Кшиштофек, — назвал племянника уменьшительным именем, будто тот неразумное дитя, Кшиштоф Радзивилл старший, — донесут. А нашему величеству только того и надо, чтобы подвернуть весь наш род банниции и отобрать земли и богатства себе в казну. Сразу деньги на новую войну за московский престол появятся, а заодно в Литве более не останется тех, кто мог бы сопротивляться его власти.

Тут Сапега мог бы и поспорить, но не стал. Для чего разводить пустые свары с союзником по нелёгкой борьбе, которая вот-вот перерастёт в «горячую» фазу.

— Ты ворвался к нам, кузен, — обратился к Кшиштофу старшему Януш Радзивилл, — наговорил сорок сороков, а смысла в твоих пышных речах ни на грош медный. На главный вопрос ты нам так и не ответил.

— Отвечу, — хитро глянул на него кузен, — когда вы поделитесь мнением о том, кого знаменем своим поставить желаете. Я видел его своими глазами, беседовал, как и с вами, и мнение своё о нём имею. Но хотел бы сперва ваше узнать, вельможные паны.

Не удержался всё же старый интриган, проехавший половину мира, и подпустил в голос иронии. Назвал равных ему не только по королевским законам, но и по старым укладам собеседников вельможными панами, как будто он был простой шляхтич, чьё мнение недорого стоит.

— Человек он вроде бы мудрый, — не попался на его уловку и принялся рассуждать трезво и многоречиво Сапега, — но иногда наивней ребёнка. Даже неясно как он битвы выигрывал с таким характером. Однако победы его говорят сами за себя.

— Быть может, за ним всегда кто-то стоял? — предположил молодой Кшиштоф Радзивилл. — Направлял его, оставаясь в тени.

— Я даже представить себе не могу, кто бы это мог быть, — покачал головой Сапега. — Да и на пиру у меня он был один, и столкнувшись с родичем своим показал себя истинным шляхтичем. Отказался миром решить, требовал от того извинений, а после прикончил у всех на глазах, как будто казнил за предательство предка.

— Истинный московский дикарь, а не шляхтич, — заметил Ходкевич.

— Может и так, — не стал спорить с ним Сапега, — но кто лучше него подойдёт нам, пан гетман? Он отлично умеет воевать, чему я сам был свидетелем, зато в политике сущее дитя, иначе не оказался бы здесь.

— Как-то слишком уж хорошо получается, — засомневался князь Радзивилл Сиротка. — Я говорил с ним, и не могу поддержать вас, пан Лев, он не такое уж дитя в политике, разговор поддержать умеет, как и гнуть свою линию. Однако на большее его и правда не хватает, но это простительно, он ведь ещё очень молод. Да и политика при московском дворе — это вовсе не то, что у нас. Там все грызутся за место поближе к трону и царю, как и во всякой восточной деспотии, у нас же король лишь ещё один игрок на этом поле, причём вес иногда имеет поменьше иных.

Тут он имел в виду, конечно же, себя.

— Об этом я и говорю, — согласился с ним Сапега, — сейчас он дитя, но учится быстро и шагать привык широко.

— И вы, панове, уверены, что сможете его шаги укоротить, коли придётся? — поинтересовался у них Ходкевич.

С самого начала идея с московитским князем, который должен был пускай и формально возглавить их, не нравилась гетману. Он не признавал военного таланта молодого князя, считал втайне все его победы результатом просчётов Жолкевского и прочих командиров и безумной самонадеянности польских полководцев, не ставивших московскую армию ни в медный грош. Однако не верил гетман и в то, что этого юнца удастся использовать исключительно как знамя либо козла отпущения в случае неудачи. Московитский князь слишком хорошо понимает всю слабость своей позиции и вряд ли даст кому бы то ни было сделать себя марионеткой, как хотят спевшиеся уже Радзивиллы и Сапега.

— Зачем же укорачивать, пан гетман, — рассмеялся, вернувшись к прежнему лёгкому тону князь Сиротка, — достаточно только направить эти шаги в нужную нам сторону. И тогда чем шире он будет шагать, тем нам лучше, пускай бы даже до самой Варшавы.

— Вот, к слову, — заметил Сапега, — направить его будет, как мне кажется, не так-то просто. Он ведь по приказу своего царя отправился к нам, хотя легко мог пренебречь им и даже захватить трон. Однако в очередной раз послушался своего правителя, хотя и был оскорблён им. Я сам говорил со шляхтичами, которых московиты усадили за пиршественный стол по случаю победы, и они говорили об унижениях, которым подверг его царь. Публичных унижениях.

— Я тоже говорил кое с кем их них, — кивнул Кшиштоф Радзивилл-Сиротка, — и могу сказать, что он московит до мозга костей. Царь, каков бы он ни был, для него мерило всего, и он безропотно примет от него и милость и самую горькую опалу. Такими сделал их дед тирана, который всех в Московии объявил своими холопами, покончив со всякой вольностью, какая только оставалась в этой дикой стране. Он начал строить истинную империю по образцу монгольской и тиран закрепил это дело. Все, кто хотел хоть какой-то вольности, бежали к нам в Литву, остались же те, кто готов бы признать себя холопами царя.

— Так что же, дядюшка, — снова высказался младший Кшиштоф, — выходит, не выйдет у нас поставить его во главе?

— Отнюдь, — покачал головой Радзивилл-Сиротка, — и пан Лев, уверен, о том же думает, что и я. Как и старший брат твой Януш. Да и пан гетман тоже. Что скажете, панове?

— Поставить его в такие условия, что отказаться он не сможет, — произнёс Сапега, делясь со всеми своим мнением, чтобы после не оказалось, что каждый думал о своём. — Вы ведь на это так усиленно намекаете, пан Кшиштоф, не так ли?

Тот кивнул в ответ, и кивками поддержали его Ходкевич и Януш Радзивилл.

— Но как это сделать, панове? — спросил сразу у всех молодой Кшиштоф.

— А вот для этого, — усмехнулся Радзивилл-Сиротка, — с нами пан Лев Сапега герба Лис.

Этими словами он ясно дал понять, что включает себя в состав заговорщиков и готов идти с ними до конца.

[1]Завиша Чёрный из Гарбова герба Сулима