Только вперед! - Денис Старый Страница 25

Может Юля справится? Было бы неплохо. Написать стихи, вернее списать их со своей памяти — это не сложно. Думаю, что при нынешней журналистике, вернее, при ее отсутствии, Петербуржские ведомости могут в моем лице получить неплохой источник статей. Или свой журнал выпускать?

Вспомнил о жене, заволновался организм. И почему я не позволил себе близость? С той рабыней, которую дед мне подсунул, но на которой собирается жениться наш доктор Ганс Шульц? Были и другие возможности. Из ханского дворца с нами ушли некоторые девицы, которые могли бы скрасить боевые будни. Нет… Сдерживался, не отвлекался на такие дела.

А теперь, когда с каждой пройденной верстой все более спадает опасение, напряжение от ожидания атаки противника, приходят мысли и другой направленности. Например, прямо сейчас из всех своих женщин, я бы выбрал Елизавету. Вот, с кем можно относительно быстро и без проблем решить свои мужские нужды.

С Юлей? Там сложнее. И еще эти разборки: «ненавижу, варвар» и все такое. С Анной Леопольдовной? Так и тут странные отношения. Мы еще не были близки, но при этом я причисляю ее к своим женщинам.

— Отряд! Впереди отряд! — сообщил вестовой из авангарда.

— Бах-бах! — послышались издали выстрелы.

— Вперед! — скомандовал я и хлестнул коня.

Были предположения, что за выстрелы звучали. И я оказался прав.

— Прекратить огонь! — кричал я, устремляясь в сторону поваленных телег.

— А ты кто есть, мил человек? — прозвучал вопрос из-за укреплений.

— Свои… — сказал я.

— Свои сидят дома, цыцкой дите кормят! — сказал кто-то из казаков и все заржали.

— А ты бы и сам не прочь к цыцке присосаться? — отвечал я, вызывая еще больше смеха.

Да, казачки. Бахмут рядом, тут же и первые казачьи станицы. И они не могли не реагировать на войну. Вот только у меня еще раньше было немало вопросов, почему не особо активно используют казаков в Крымской компании. И вообще, словно несколько ими пренебрегают. А ведь, дай задание казакам, так они и Азов могли бы взять хотя бы в осаду.

Через час я уже бражничал с казацкими старшинами. Ну и не только я. И другие офицеры. И с каждой чаркой хлебного вина, я все больше понимал… Дома. Я дома!

* * *

Невьянск

20 июля 1735 года

— Ба-бах! — картечь с увеличенным зарядом пороха полетела в сторону мишени.

Не успел ещё Акинфий Никитич убрать ладони с ушей, как железные шарики размолотили щиты из не самых тонких досок. Мишень располагалась на расстоянии трехсот пятидесяти шагов. И было очевидно, что новая пушка может поражать ближней картечью неприятеля и на большем расстоянии.

— Господин Демидов, усиленного заряда пороха не нужно, — качая головой, сказал Иван Карлович Йонсон. — И без того бьет добро.

Акинфий Никитич посмотрел на одного из своих лучших мастеров по отливу пушек и с ухмылкой спросил:

— А что, Карлович, в Швеции таких пушек, поди, и нет?

Пожилой швед развёл руками. Обычно он говорил, что в Швеции всё есть, и лучше русского. Сейчас же оставалось только развести руками, признавая, что подобных орудий в Швеции не льют. Как не преувеличивай шведскую металлургию и пушкарское дело, но русские пушки нового образца — это новое слово в артиллерии.

Но Карлович не оставлял попытки идеализировать свою прошлую родину.

— Вот только, Акинфий Никитич, я столь давно не был в Швеции, что уже не могу с точностью сказать, что там льют, а чего не делают, — развёл руками русский швед.

Иван Карлович уже и сам не знал, кто он больше: швед или русский. Двадцать шесть лет назад он бы ответил однозначно, что швед. Но после того, как уже столько лет прожил на Урале, Йоханссон не знал, да уже и не хотел другой жизни для себя.

Здесь и семья. Вполне сытная, благополучная жизнь. А ещё интересная работа и уважение работников Уральских заводов. Демидов по-простецки разговаривает со своим мастером, не забывает баловать своего мастера. Но все то ладно: Акинфию Демидову на Урале позволено если не всё, то очень многое. Но хозяин позволяет и Йоханссону разговаривать с собой, не чинясь. И вот это, может и более остального, нравилось Карловичу.

— Так всё же задумка с той угловатой каморой в пушке добрая? — спросил Демидов, при этом уже прекрасно зная ответ.

— Зело добрая, — с некой завистью в голосе отвечал Иван Карлович. — Были бы такие пушки у нас под Полтавой…

— Ты говори, да не заговаривайся, черт ты шведский! — делано рассердился Акинфий Никитич. — С пушками, али без них, но царь Петр Аляксеевич гнал бы вас.

— Может оно и так, — поняв, что сказал лишку, согласился Карлович.

— Вот, Йоханссон, знай наших! — сказал довольный Демидов, поднимая наставительно указательный палец кверху.

— А разве не вы говорили, что у того, кто предложил подобную конструкцию, корни шведские? У Норова? — с лукавством, отмечая отличное настроение своего работодателя, спросил Йоханссон.

— Тебя послушать, так Швеция — первейшая держава во всём свете, — усмехнулся Демидов.

— Смотрю я на эту пушку, вспоминаю те машины, что на Озёрном заводе нынче собирают… — с сожалением говорил Йоханссон. — И вижу, что коли всем этим распорядиться по уму, так не токмо лучше шведского будет. Тут и голланды умоются, французы заплачут.

Демидов серьёзным взглядом посмотрел на своего мастера. Знал, что тот врать или преувеличивать не станет. И пусть у Ивана Карловича уже давно прошла шведская спесь, когда он только лишь критиковал всё русское, Демидов знал, что мастеру всё равно не так легко признавать превосходство русского оружия.

Когда-то Ивана Карловича среди немалого количества шведских пленных ещё отобрал ныне покойный отец Акинфия Никитича. И так же, как и сейчас продолжатель династии Демидовых, Никита Демидов немало доверял пленному шведу, нынче ставшему русским человеком.

Иван Карлович и православие принял, и женился на русской девице. Сыновей-подростков имеет, которые также прилежно перенимают науку отца. Школу при заводе закончили. А говорит на русском языке Иван Карлович так лихо, что иные русские не умеют.

— Готово! — сообщили пушкари. — Батюшка Акинфий Никитич, зарядили, да щиты выставили

— Бей! — махнул рукой Демидов.

В этот раз вновь была заряжена ближняя