Рим. Новый Порядок. Том 1 - Дмитрий Молдовану Страница 25

— Думаю, будет нагляднее, если мы подойдем к столу, и я это покажу на папирусе, — предложил я, и мы подвинулись к столу. — Как мы говорим, когда хотим обозначить один предмет?

— Unus.

— А как мы это изображаем?

— Одной черточкой, — он взял стилус и нарисовал на папирусе.

— А два предмета?

— Duo. И рисуем две черточки, — Гален не стал ждать, поняв правила игры.

— Три? Четыре? Пять? Шесть? Семь? Восемь? Девять? Десять? — спрашивал я.

— Tres, quattuor, quinque, sex, septem, octo, novem, decem, — и рисовал римские цифры.

— А теперь присмотритесь, уважаемый Гален. Мы используем до десяти разные слова. Но для изображения у нас лишь два элемента — черточка и угол для пяти. Ах да, еще есть десять, как две пятерки. Остальные же цифры на самом деле рисуются относительно этих. Для двух мы рисуем две черточки для одного. Но мы же не говорим «unus unus»? Мы говорим «duo». Совсем другое слово. Также и с числом три. Для четырех вообще смешно получается: мы не прибавляем, а отнимаем черточку от пяти. Я вижу, вы пока не видите в этом ничего странного. Но! Для слов у нас буквы, и каждый звук имеет свое обозначение. Мы бы с ума сошли, если бы обозначали буквы по логике чисел. И не находим ничего сложного в том, чтобы изучить двадцать три различных символа.

— Я улавливаю суть, — задумчиво сказал Гален. — Но ты не учитываешь то, что звуков ограниченное число, и их немало, но все-таки можно запомнить. Однако числа... всегда можно добавить единицу к имеющемуся числу. А для каждого иметь свой символ? Это безумие!

— Но мы же не имеем для каждого слова отдельный символ, — хитро прищурился я. — Слова у нас состоят из букв, которых ограниченное число. А слов из этих букв мы имеем намного больше. И это никого не смущает.

— Так и для чисел мы так же используем этот принцип, — воскликнул с нетерпением Гален.

— Не совсем. Мы просто еще не развили нашу идею. Вот скажите, если к десяти прибавить один, как мы это скажем?

— Undecem.

— То есть, все что больше десяти, на самом деле это составное из слов до десяти, — торжественно сказал я.

Гален на лице изображал сложные мысленные процессы.

— Viginti [двадцать]! — воскликнул он. — Это новое слово.

— Ну так и для пятидесяти, ста и тысячи у нас есть соответствующие символы, — ухмыльнулся я. — Без них наши записи были бы еще длиннее и сложнее в чтении. Но! Вы правы! Я подумал об этом. И я тоже пришел к выводу, что придется добавить новые символы для новых слов. Потратил я немало времени и усилий, — вздохнул я. — Однако давайте вернемся к изображению чисел до десяти.

— Ну давай, — не так уже и вдохновленный сказал медикус.

— Давайте предположим, что мы хотим, чтобы для каждого слова был свой символ. А сложные слова изображались бы из составных символов. Уже это кажется более удобным.

— Хмм... — промычал он. — Десять слов и десять символов. Интересно!

— Я попробовал придумать символы от одного до десяти и легко дошел до семнадцати.

— Ха! Ну да, duodevingeti [восемнадцать], это же составное из двух и двадцати. А потом тридцать, сорок... Сколько нужно будет в итоге символов?

— Немало. Но все равно меньше, чем букв в алфавите. Однако вы правы. Я долго думал, можно ли это как-то сократить? Ведь до сих пор мы используем меньше символов. И я дошел до интересной мысли, которая развила мою идею. В этом мне помогли числа с 11 по 17. Я понял, что они составные: десять и прибавление какого-то числа до десяти. И если подумать, то такая же логика и у чисел больше. Мы имеем большее число, к которому прибавляем меньшее. Это была важная мысль, она позволяла бы изображать числа символами от 1 до 7. Но смотрите, Гален! Мы изображаем восемь как пять и три? И так же восемнадцать — в этом изображении оно отличается от слова. Следуя словам, я упустил, что можно изображать не до 17, а до 19. Просто как десять и восемь, десять и девять.

— Да, это решает проблему, но частично! — снисходительно заметил Гален.

— Я бы не позвал вас, не имея конечного результата своих измышлений, — заметил я его легкое пренебрежение. — Идея не проста, и мне показалось важным показать все промежуточные мысли, как я пришел к этому.

— Что ж, я послушаю до конца.

— Как я сказал, моя последняя идея решала задачу изображения многих чисел, но не всех. Как бы я ни старался, но нужны были символы. Пока я не понял одну простую вещь. Нам не хватало на самом деле еще одного символа!

— Какого?

— Ничего.

— Ничего? Что значит ничего? — нахмурился Гален.

— Это, к сожалению, умозрительно, хотя и на поверхности, — вздохнул я. — Мы изображаем с единицы и считаем с единицы, но мы упускаем такое понятие, как пустота, ничто.

— Ничто? Зачем это изображать? — удивился Гален.

— Но слово для «ничего» у нас есть, — хитро сказал я. — Вот пример: у вас было пять денариев, и вы потратили все пять. Сколько у вас осталось?

— Ничего.

— А как мы изобразим это в записи? Просто пишем «nullus». Нет символа для этого! Для меня это было открытием, когда я шел от 19 в обратном порядке. Вот у нас есть 11 — это десять и один, а десять — это десять и ничего. Эта мысль меня заняла, и я попробовал создать одиннадцать символов, от ничего до десяти. Но опять не решалась проблема с 20, — вздохнул я. — Этот новый символ никак не решал проблему. Я писал «два», «десять» и «ничто». Три символа. А двести? «Два», «новый символ для ста». А писать ли тут «ничто»? В общем, это вносило путаницу.

— Именно, — кивнул Гален. — Это какая-то путаница, твоя система.

— И вот, наконец, я дошел до идеи, которая решила все путаницы, — торжественно сказал я.

— Да? Как же?

— Меня ввело в заблуждение слово "десять" и необходимость в его