Петр Третий. Наследник двух Корон - Владимир Викторович Бабкин Страница 15

и падает прямо на задницу чьей-то лошади. И под общий хохот целует её прямо под хвост. А кобыла, как водится, возьми и лягни. Французишка на ноге то почти весь лежал, так что вроде просто откинула и не зашибла. Только отлетел он прямо в припорошенную кучу навоза. Ударился о мерзлые «конские орехи» болезный. Тут такое началось!..

Повезло французу если так, а то могла и пяткой приложить, и копытом рёбра сломать или наследства лишить. Но сам бы о тогда не встал. А ещё орал что «jour merde», вот и получил «день дерьмовый». Все же, войдя в таверну, я спросил у замеченного мной на улице подавальщика:

— Любезный, а где шевалье?

Местный официант, сообщил, сдерживая улыбку, что поцелованный лошадью француз отправился к себе в комнату и потребовал шнапса. Что-то больно официант смел, видно хозяин и управляющий спят или в отъезде.

Ну, значит, медик французу пока без надобности. Если что — разбудят хозяина. Его забота. Пора и мне спать. Наши, вот что-то ещё не приехали. Ладно, договаривались с Корфом, что они Брюммером завтра без меня дозакупятся и будем выезжать. Похоже до полудня я буду свободен, можно выспаться.

* * *

КОРОЛЕВСТВО ПРУССИЯ. ПОТСДАМ. ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР. 8 января 1742 года.

Я сладко спал, ибо ничего не предвещало…

— Высочество!

— Корф, иди куда шёл, то есть в задницу. Я сплю.

— Петер, просыпайся. Отечество зовёт!

— Какое из Отечеств на сей раз?

— Россия-матушка!

— Два немца. Барон фон Корф и герцог Готторп-Гольштейн. Россия — матушка. Я сплю. Меня нет. Я в домике.

Корф терпеливо меня пытался разбудить. Пока безуспешно. Я не вёлся на его провокации.

— Пете-ер. Ты и так проспал всё, что только мог.

— Вечера мне хватило. Дай спать.

— Петер!

Даже не пытаюсь открыть глаза.

— Что на сей раз…

— Наше прибытие с Берхольцем.

— Тоже мне, Николай Андреевич, событие. Который вообще час?

— Часа два до рассвета.

— Ого, и чего же в такую рань будить? Мы в полночь только уняли Брюммера…

Я осекся, холодный пот вырвал меня из уз Морфея…

— Что случилось, барон? Вы почему так поздно вернулись?

— Вот, Ваше С… Высочество, правильный вопрос! Барон фон Браккель три часа как умер.

Чёрт! Как некстати!

Подкузьмил нам Казимир Христофорыч. У него были инструкции по нашему дальнейшему пути в Россию, да может и средства. Но, что уж тут сделаешь?

— Это печально, но не повод тревожить мой сон.

— Петер, ты не понимаешь. Смерть русского посла в Берлине может вызвать у местных властей вопросы ко мне с Берхгольцем. Мы можем тут и на неделю застрять.

— Ну, тогда барон просите закладывать коней. Я только соберусь и умоюсь.

— Да всё уже готово, граф. Только Брюммер упорствует — уезжать не хочет.

Отто — свинорыл старый! Нализался вчера, скотина, а теперь бузит. Дуэль эта потешная на мою голову…

— Вчера что ли не разобрались? Французик Брюммеру даже руку порезал, я сам зашивал. Вот послал же Бог попутчика!

Корф покачал головой.

— Брюммер говорит, что вопрос чести, и надо закончить.

— Рад за них. Желаю победы обеим сторонам. Я Брюммера никогда не любил.

С этими словами ложусь обратно и отворачиваюсь на другой бок.

— Петер, в нашей ситуации новая дуэль — лишняя. Нужно убедить Брюммера срочно уезжать. Но он упёрся. Хотя и не помнит из-за чего дуэль возникла. Однако честь и всё прочее.

— Я при каких тут делах? Сам с ним и говори. Ты у нас глава экспедиции.

— Петер.

В сердцах вновь сажусь на койке.

— Ну?

— Поговори с ним. Ты — свой и ты герцог. Я для него чужак. Нас ждут в Санкт-Петербурге.

Тру глаза.

— И где он?

— Сидит в зале и пьет пиво после вчерашнего.

Киваю.

— Отличная тема перед дуэлью. Руки трястись не будут с перепоя. И что я ему скажу? Он взрослый мальчик.

— Что надо срочно уезжать. Долг чести он потом оплатит. При случае. Что, как честный человек, он признает долг, но обстоятельства вынуждают к отъезду. Но, он принимает вызов и готов дать удовлетворение в любом месте и в любое время. Найди подход к его уязвлённому самолюбию. Ты его хорошо знаешь.

— Да, уж. Знаю — это не то слово. Очень хорошо знаю. Когда его убьют, я спляшу на его могилке. Ладно, дай хоть умыться этой мутью, что зовут тут водой.

* * *

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ПЕТРОПАВЛОВСКАЯ КРЕПОСТЬ. 28 декабря 1741 года (8 января 1742 года).

Ушаков присел в кресло, предоставив Императрице возможность вести партию. Миних пожелал говорить с Государыней. Смешно. Но, Елисавет пожелала прибыть. Странная причуда, но что Ушакову до того? Миних никуда не денется.

Елисавета Петровна властно сидела в специально принесённом для неё кресле.

— Итак?

Миних сглотнул.

— Государыня. Я верный служака Отечества. Я мог ошибаться. Но присяге своей я не изменил.

Императрица холодно заметила:

— Граф, вы уже достаточно сказали, чтобы быть колесованным. Зачем вы хотели говорить со мной?

— Ваше Императорское Величество. Я старый солдат и не боюсь смерти. Моя жизнь в ваших руках. Да, я служил Императрицам и Императорам до вас. Но, всякая власть от Бога. Я присягал им в верности.

— И мне бы присягнули?

Кивок.

— Всякая власть от Бога. Но, я связан присягой сейчас. Император Иван Третий жив. Я не знаю где он и что с ним, но известия о его смерти до меня не доходили. Не прошу пощады. Я проиграл, и я это понимаю. Да, я не могу присягнуть вам, Матушка, но я присягал России. И я могу быть полезен нашему Отечеству.

Поднятая бровь.

— Вот как? И чем же? Было бы глупо оставить под вашим началом хоть одного солдата моей армии.

— Я не только военный. Я хороший инженер. Фортификатор. Снабжение войск и обеспечение территорий при мне работали с точностью часов. Я строил дороги весьма густые и протяжённые, я имею опыт освоения и заселения русскими диких территорий. Россия огромна, Матушка, и становится всё шире. Могущество Империи — это не только солдаты, но и люди на новых землях, шахты, заводы, дороги. Ваш Царственный батюшка, Петр Великий, столкнулся с проблемами во время Северной войны. Не хватало