Варяг II - Иван Ладыгин Страница 14

Я попытался сесть, и мир накренился. Я рухнул бы навзничь, если бы не уперся локтями в мокрый песок. Затем кивнул, не доверяя своему голосу. Эйвинд отрезал ножом огромный, исходящий соком кусок и протянул мне его на плоском камне вместо тарелки.

Мои пальцы дрожали, когда я взял его. Но я заметил разницу. Лица и руки моих друзей были относительно чистыми. А я… я с головы до ног был в засохшей грязи и бурой, запекшейся крови. Чужая. Своя. Она склеила волосы, покрыла кожу коркой, засохла на одежде жестким панцирем.

— Вы… отмылись. — прохрипел я.

— А ты — как трэлл после бойни скота, — усмехнулся Эйвинд, но в его смехе не было веселья. — Я уж думал, твой дух к Тору улетел. Рубился ты, братец… Рубился, как сам Суртр перед Рагнарекком. Жуть берет. Даже на меня кинулся!

— Прости… Я не хотел.

— Еще как хотел! — хмыкнул Эйвинд и хлопнул меня по плечу. — Но я не срежусь! Как тебе мое снадобье, а? Хороша вещица!

Но ответом ему был лишь хруст мяса в моих челюстях. Оно было жестким, диким, пахло дымом и свободой. Лучшей пищи я в жизни не пробовал. Я решил сосредоточиться на трапезе. Ворошить ужасные воспоминания мне совсем не хотелось.

Затем я запоздало вспомнил гигиене… Мне не хотелось что-нибудь подцепить. Поэтому, отложив мясо в сторону, я отполз от костра, к самому краю воды. Скованными, неловкими движениями скинул с себя плащ — тяжелый, пропитанный смертью. Потом — рубаху, превратившуюся в лохмотья. Ступил в воду. Ледяные объятия моря обожгли кожу, заставили вздрогнуть все тело. Но это был очищающий огонь. Я умывался, тер лицо и руки мокрым, шершавым песком, сдирая с себя корку ужаса. Вода вокруг темнела и становилась мутной.

Беглый осмотр показал несколько неглубоких порезов на плече и предплечье, длинную царапину на ребре и огромный, синюшный синяк на бедре. Пустяки. Мне невероятно повезло. Я вернулся к костру, насквозь мокрый и дрожащий от холода. Но теперь я чувствовал себя человеком, а не окровавленным животным. Натянув единственную запасную рубаху из своего вещмешка, я доел мясо.

— Откуда олень? — спросил я, вытирая губы.

— Пока ты в объятиях морока лежал, я прошелся и разведал обстановку вокруг, — сказал Эйвинд, оживляясь. — Тут много дичи. В чащобе, на тропинку вышел этот козлик. Видимо, водопой искал. С одного выстрела уложил! Думал, кабана подманю, но и олень — не худая добыча. Силы придает.

— Храни свою прыть для врагов, а не для пустого бахвальства, — мрачно бросил Эйнар, не отрывая взгляда от пламени. Он сжал кусок мяса — оно фаршем полезло сквозь его пальцы. — Этим тварям… этим выродкам… мало было нас убить. Они надругались. Над телом моего брата. Его голову… его голову они…

Я отложил плоский камень в сторону. Есть больше не хотелось.

— Мы найдем его, Эйнар, — сказал я. — Мы найдем всех наших павших. И предадим их огню. Как положено. Как подобает воинам. Но сначала… нам нужно собрать все, что может пригодиться. Здесь валяется добротное железо. Оружие и доспехи.

Эйнар молча кивнул, его взгляд был прикован к огню, словно он искал в нем ответа или утешения.

Трапеза была окончена. Я внимательнее оглядел своих товарищей. У Эйвинда была глубокая рваная рана на руке, у Эйнара — на ноге. Это из самого плохого… Так что мы все были счастливчиками.

— Кончайте мяться, — поднялся я, чувствуя, как дрожь в ногах сменяется решимостью. — Пока гнилой дух не вошел в раны, надо обработать.

Они не спорили. Я достал свою берестяную аптечку — коробочки с истолченной таволгой и тысячелистником, маленький горшочек с густым, душистым медом, чистые полоски ткани. Сначала подошел к Эйнару.

— Протяни мне свою ногу и закатай штанину.

Он повиновался. Рана была глубокой, края ее воспалились. Я промыл ее водой, которую вскипятил в своем походном котелке. Он не издал ни звука, лишь мышцы на его лице напряглись, как канаты. Посыпал рану травяным порошком, сверху наложил толстый слой меда и туго перевязал.

— Держи в чистоте. Снимем через день.

Эйвинду протер дыру в руке крепким отваром из коры дуба и ивы.

— Давай-давай! Чтобы шрам красивый вышел! — пробормотал он, — Чтобы девкам нравилось!

Потом я занялся собой. Порезы жгло, но знакомый, почти хирургический ритуал успокаивал нервы. Возвращалась рациональность, оттесняя животный ужас пережитого.

Когда все было закончено, мы повалились у костра, не в силах бороться с усталостью. Я натянул на себя плащ и, кажется, провалился в сон еще до того, как голова коснулась вещевого мешка. Сон был черным и бездонным, как воды ночного моря.

Утро пришло резко и ослепительно. Небо очистилось до кристальной бирюзы, и холодное солнце залило своим светом берег. Его сияние делало следы вчерашней резни еще более жуткими и неестественными.

Мы молча принялись за работу. Сначала — трофеи. Мы обшарили поле боя, как стервятники, снимая с мертвых врагов кольчуги, собирая мечи, топоры, ножи. Складывали в аккуратную, зловещую кучу у костра. Железо было отличным, дорогим. Сигурд не поскупился на экипировку своих псов. Каждый качественный клинок в наших руках был маленьким укором ему и прибавкой к нашим шансам.

Затем — осмотр карви. Эйнар обошел его вдоль и поперек, простукивая обшивку, проверяя крепления мачты, осматривая весла.

— Цел, — вынес он вердикт. — Крепкий орешек. А вот нам втроем на нем грести… Все равно что впрячь в боевую колесницу трех пони. Будет тяжко.

Потом мы пошли за Расмусом, вернее — за тем, что от него осталось. Шли по своему вчерашнему кровавому следу, и с каждым шагом ком сжимался в горле. Нашли его недалеко от того места, где он принял свой последний бой. Туловище лежало на спине, в луже застывшей грязи и крови, окруженное телами тех, кого он увлек за собой в Вальхаллу. Его голову… Эйнар нашел еще на берегу.

Когда возвращались обратно, мы не проронили ни слова.

Эйвинд и я принялись собирать старые, полугнилые плахи, остатки разбитых ладей и коряг, что веками выносило на этот берег. Эйнар принес тело брата и бережно, с нежностью, которой я от него не ожидал, положил голову на место. Потом мы нашли Хальвдана, Гуннара, всех остальных. Соорудили три погребальных плота из плах и хвороста. На каждый водрузили тела павших, обложили сухими ветками.

Это заняло весь день. Когда мы подожгли плоты, солнце уже клонилось к воде, окрашивая ее в багряные и золотые тона. Они нехотя отошли от берега и запылали. Огненные языки лизали дерево, взвивались к небу, озаряя воду