Зимняя бегония. Том 2 - Шуй Жу Тянь-Эр Страница 14

– Шан-лаобань, это вам. Сорвал их утром на горе, пока распевался, они свежие!

Чэн Фэнтай выбрал из корзины не самое зеленое яблоко и откусил, оно оказалось сочным и кислым, как раз пришлось бы по вкусу Шан Сижую, который уже полгода болел. И он тут же запихнул яблоко в рот молодому актеру. Шан Сижуй попробовал яблочного сока и сморщился от его кислоты, в конце концов не стерпев, он сплюнул, попав прямиком на европейский костюм Чэн Фэнтая. Чэн Фэнтай как ни в чем не бывало стряхнул с одежды слюну, подумав про себя, что, если бы этот мальчишка-актер с безобразным поведением противной обезьянки оказался бы у них дома, вторая госпожа каждый день наказывала бы его по-разному.

Увидев, что Шан Сижуй сплюнул с таким трудом собранные им фрукты, Сяо Чжоуцзы сделал столь жалкое лицо, словно он и хотел заплакать, да не мог. Однако Шан Сижуй никогда не замечал чужих переживаний, выхватив из рук Сяо Лай чашку, он прополоскал рот и указал подбородком на двор:

– Начинай.

Сяо Лай держала в руках чайный поднос, она хотела было предложить Сяо Чжоуцзы что-нибудь перекусить, но, раз Шан Сижуй уже приказал ему приступать, он, разумеется, не смел возразить и через силу кивнул испуганно. Однако Чэн Фэнтай вспомнил, что сам Шан Сижуй, прежде чем выйти на сцену, обычно съедал хотя бы кусочек мяса.

Под руководством Шан Сижуя Сяо Чжоуцзы, измотанный и разваливающийся на части, приступил к тренировке. Кулаки и ноги слепы, и потому Чэн Фэнтай отошел под крышу, опасаясь, как бы Сяо Чжоуцзы его не задел. Шан Сижуй, как и всегда, наставлял с неохотой, несмотря на то что этого ученика он позвал к себе сам. Скрестив руки на груди, он с ленивым видом привалился к плечу Чэн Фэнтая и наблюдал за происходящим из-под полуопущенных ресниц, изредка произнося:

– Сделай-ка еще разок летающую рыбку, когда прогибаешься назад, не мешкай! – Или: – Руки и ноги работают вместе. Помедлишь хоть немного, будет уже плохо смотреться.

Взгляд Шан Сижуя был самой строгой проверкой – ни одна мельчайшая неточность не ускользала от него. Сяо Чжоуцзы готов был к самым изнурительным тренировкам, вид у него был смиренный и послушный. Иногда он не понимал указаний Шан Сижуя, переспрашивал, и тот нетерпеливым тоном повторял все то же самое, не давая никаких дополнительных разъяснений. Если Сяо Чжоуцзы все равно не понимал, он лишь недоуменно кивал, не смея спросить еще раз. Когда же он повторял ту же ошибку, Шан Сижуй принимался его высмеивать:

– Сколько раз говорил тебе, что это делается не так! И правда дурной.

Он любил таланты, но, когда доходило до дела, энтузиазм его длился два-три дня, пока терпение не иссякало. Даже юных учеников из своей труппы он не очень-то охотно обучал, и можно сказать, что он уже весьма польстил Сяо Чжоуцзы, раз давал тому частные уроки.

Чэн Фэнтай с улыбкой наблюдал за обучением Сяо Чжоуцзы, потом обернулся к Шан Сижую и тихо проговорил:

– Шан-лаобань, я никогда еще не видел такого учителя, как ты. Разве так можно хоть чему-то выучиться? Ты лишь выискиваешь недостатки.

Шан Сижуй ответил:

– В Сяо Чжоуцзы уже есть дух оперы. У него есть все задатки! Когда талантливый ученик идет к наставнику, он учится только так. В свое время и я учился у Нин Цзюлана таким же образом.

Чэн Фэнтаю и в самом деле стало жаль Сяо Чжоуцзы:

– Разве кто-то может с тобой сравниться?! Ты же прирожденный актер, самоучка, опера у тебя в крови, газеты только об этом и кричат. А ты берешь и сравниваешь себя с этим мальчиком. Ты собираешься вообще его учить?

Сяо Чжоу давно уже выбился из сил под руководством Шан Сижуя. Он плохо питался, выполнял много черной работы и исхудал так, что остались одни только обтянутые кожей кости. Теперь же было уже за полночь, он старался изо всех сил, желая одним махом все освоить и снискать похвалу Шан Сижуя. От волнения он не находил себе места, а когда Шан Сижуй указывал ему на промахи, начинал беспокоиться еще сильнее. Вдруг ноги его подкосились, и он рухнул на землю. Сяо Лай бросилась его поднимать, но от смертельной усталости ноги мальчишки лишились силы, даже с помощью он не мог подняться и в отчаяньи прислонился к старому сливовому дереву.

Шан Сижуй взглянул на него с высоты своего роста и вздохнул:

– Иди съешь что-нибудь.

Сяо Чжоуцзы покачал головой и с тоскливым видом остался сидеть на месте, тяжело дыша.

Шан Сижуй был особенно придирчив к Сяо Чжоуцзы, потому как разглядел его нетерпеливый нрав, и сейчас принялся выговаривать ему с видом умудренного жизнью наставника:

– Ты куда так торопишься? Я с пяти лет упражнялся от зари до зари и лишь в тринадцать впервые вышел на сцену, представляешь, какая это была жизнь? Ты потратил прежде столько времени впустую, и куда это привело? Ты скажи, вот зачем ты торопишься?

Стоявшая в сторонке Сяо Лай, памятуя о трудном детстве Шан Сижуя, сочувственно закивала, пытаясь подбодрить Сяо Чжоуцзы. Тот взглянул на Шан Сижуя, затем на Сяо Лай, и, держась за старую сливу, медленно поднялся и отправился вместе с ними в комнаты поесть.

За этим поздним ужином Сяо Чжоуцзы сбросил груз с души, он поглощал еду так жадно, словно обратился тигром, у него и рук не хватало. Чэн Фэнтай, глядя на него и выдыхая дым, с улыбкой обратился к Шан Сижую:

– Уж не знаю, как он поет, но манеры за столом у него точно твои.

Сяо Чжоуцзы стало неловко, и он опустил палочки. Шан Сижуй ударил Чэн Фэнтая по руке и сказал Сяо Чжоуцзы:

– Ты ешь, его не слушай.

Набив полный рот еды, Сяо Чжоуцзы стал есть помедленнее, не зная, сколько ему придется голодать после этого ужина. Он с жадностью и упорством принимал и еду, и заботу Шан Сижуя, подобная милость трогала его до слез.

При свете лампы Шан Сижуй внимательно оглядел руки Сяо Чжоуцзы, его длинные и выразительные пальцы, на которых, впрочем, уже появились мозоли, они начали грубеть. В какой театральной труппе актеров сяодань не баловали, позволяя им жить изнеженной жизнью!