Демократия по чёрному (СИ) - Птица Алексей Страница 12

Четыре трупа с «русской» стороны, и двое убитых и трое раненых, с моей, вот закономерный итог трений и прений. Здесь же не Россия, где всё можно. Здесь такие же чёрные, не обременённые добротой, и тоже живущие кланами, и родоплеменным строем. Быстро поняв, что к чему, кавказские друзья Ашинова, переобулись, буквально, в воздухе, и предложили себя, в качестве инструкторов по пулевой стрельбе.

Вот это дело! С моего одобрения, они тоже встали на довольствие. В качестве поощрения, я распорядился выдать им жетоны с цифрой три. Надо же статистику набирать! А то, на словах, каждый, царь морской, а на деле? На деле проверим…

Их, так сказать, атаман и главарь Ашинов, мне постоянно мешал. Быстро вызнав все новости, он часами жужжал мне в уши о том, как он был принят в высшем свете, как он уважаем, и как я должен быть ему благодарен за то, что он привёл ко мне своих людей.

Я, конечно, был несказанно рад и благодарен. Особенно тому, как стремительно уменьшались мои запасы «горючего», то бишь, спирта. Я уже отвык от этого. А тут, почти все прибывшие, стали лечиться им, как только об этом узнали.

Этот животворящий продукт, поднял на ноги отца Пантелеймона. Первая моя беседа с ним состоялась через неделю после прибытия. Он был высоким и худым человеком, по которому никак нельзя было догадаться, что когда-то он был толстым. Истрепавшаяся в долгом пути, чёрная ряса висела на нём мешком.

Мои настойки, на разных змеях, и прочей чепухе, вроде разных целебных корней, помогли победить его дизентерию. А может, дело было не в настойке, а в тех отварах, которыми женщины отпаивали больных. Как бы там ни было, а он выздоровел.

— Приветствую тебя, вождь православных негров! Прибыли мы к тебе, с отцом Клементием, от святейшего Синода России, — прогудел он своим басом, никак не вязавшемся с его болезненной худобой.

Отец Клементий, поражённый первой стадией проказы, которую подхватил в самом начале пути, молчал, и только крестился. Болезнь подкосила его. Все его чурались, да он и сам знал, чем это грозит. Недаром, во многих странах Юго-Восточной Азии, устраивались лепрозории, самый крупный из которых, находился на одном из Филиппинских островов, и где даже имела хождение своя монета.

На самом деле, сама болезнь, излишне демонизирована, и протекала намного медленнее, чем тот же сифилис, но заболевшим от этого легче не было. И я это понимал.

— Мы не знаем, как к тебе обращаться, князь, — обратился ко мне отец Пантелеймон.

— Называйте меня Иоанном. Если полностью, то вместе с крещением, я принял имя Иоанн Ван Тёмный. Для англичан, я Ван Блэк, для остальных европейцев Ван Нигер. Есть у меня и египетское имя, но это отдельный разговор.

— Спасибо тебе Иоанн Тёмный. Решили мы остаться у тебя здесь, навсегда, примешь ли?

— Приму, как не принять, люди мне нужны, особенно… чуть было не сказал, соотечественники, но вовремя спохватился … священники.

— Грешны мы. Бог карает нас! Мы готовы браться за любую задачу. Отец Клементий решил принять на себя схиму, и удалиться в скит, вместе со всеми, кто страдает от проказы. Дабы там молиться за спасение всех душ, и прощение грехов. И за успех твоего дела тоже, князь!

— Богоугодное дело, — кивнул я задумчиво головой. Есть на востоке цепь невысоких гор, там можно основать скит. У подножия наиболее удобно, там, где поменьше растительности будет.

— Годится, — опять ответил за отца Клементия отец Пантелеймон, пока тот утирал безудержно лившиеся слёзы, со своего, подурневшего от болезни, лица.

— А продуктами поможешь, пока мы построим скит, и обоснуются там все изгои?

— Помогу, как смогу, и буду помогать, пока вы не сможете самостоятельно жить. Может, и монастырь заложим, поблизости. Вы уж там родник найдите, да сад надо посадить.

— На всё воля божья, — пробасил, закатив вверх глаза, отец Пантелеймон, день и ночь будем молиться за тебя, верь нам.

— С богом! — и я размашисто осенил себя три раза, согнув пальцы крестом, по коптскому обычаю, почти так, как крестятся староверы. На правом плече, у меня была татуировка коптского креста, немного вычурная, но обозначавшая, что я не отвернусь от веры, которую принял душою, и не переметнусь в другую веру. Так это принято у коптов. Они её, правда, делают ещё в детстве, но я уже далеко не ребёнок, вот и сделал её на плече.

Татуировка не страховка, а всего лишь, напоминание о том, что должны быть вещи, остающиеся неизменными всю жизнь.

Осенив себя крестами, они вышли от меня. В течение месяца, отец Клементий собрал всех, удаляющихся вместе с ним в скит, и ушёл туда, нагруженный продовольствием, орудиями труда и оружием. Ещё через месяц, оттуда пришло сообщение, что они нашли место, и обустраиваются.

С этого момента, мои люди помогали им всем, что требовалось, а отец Пантелеймон, периодически, совершал туда вояжи. Он окреп к тому времени, и сменил свою рясу, привлекавшую своим чёрным цветом мух це-це, на хламиду серого цвета, сделанную из местной ткани.

Ходил он везде с оружием. У него была винтовка маузер, которую я выделил ему, и большой пехотный тесак, которым он ловко убивал диких животных, посмевших покушаться на представителя русской церкви на африканской земле. Был у него ещё и револьвер, и щит, на голове же он носил клобук, походя уже, скорее, на воинствующего монаха, кем, наверное, уже и являлся.

Не успел я разобраться с русскими священниками, как ко мне опять пристал Ашинов, засобиравшийся обратно. Всё интересное он уже высмотрел, приключений на свою пятую точку получил, и теперь жаждал подарков, могущих поразить царственных особ, ну и, само собой, денег, и эликсира потенции. Чтоб ему от эликсира не деньги, а проблемы шли, а то привёз мне артиллерию…

Я молча повёл его к подаренной мортире, заряженной шаром из обожженной глины, с навозом пополам, и поднёс фитиль к запальному отверстию. Гулко бахнула пушка, послав глиняный шар вверх. Не успев достичь верхней точки параболы, шар растрескался, и развалился в воздухе, просыпав на землю ливень из осколков и засохшего дерьма.

— Как, Николай Иванович, нравится тебе? Твой же подарок, издалека приволоченный, на государя деньги купленный. Нужен ты мне очень, Николай Иванович, прохвост ты мой дорогой. Потому и одарю тебя я подарками, да знатными историями. Дабы ты их в нужные уши донёс.

— Но, если ты ещё раз придёшь, и одаришь меня подобным дерьмом, я тогда тобою выстрелю из этой пушки. Выживешь… — твоё счастье, не выживешь… горевать буду!

— Три дня, не просыхая, горилку африканскую «жрать» буду, со змеёй заспиртованной, тебя поминая. А уж голова твоя, на самом видном месте торчать будет, со всех сторон видная, всем известная. Так что, и после смерти, слава тебе будет всенародная, и долгая, как моя жизнь! Понял ли ты меня, душа моя? — ласково, и с деланной укоризной, вопросил я его.

— Понял, как не понять, — вслух сказал Ашинов, а про себя добавил, — Ага, ноги моей здесь, значит, больше не будет.

На том разговор и завершился, а Ашинов получил в своё распоряжение целый зверинец, холодное оружие, самых вычурных видов, щиты кожаные, поделки из ценных пород древесины, включая африканские маски, да отрезы холста, нашей мини ткацкой фабрики.

Денег наличных у меня уже не было, поэтому одарил я его россыпью мелких алмазов, остававшихся от прежних сделок. С тем он и ушёл от меня со своими людьми, оставив здесь, чуть меньше половины, не пробыв у меня и полгода. С ними же, ушли и люди с внимательными, но невыразительными взглядами. Никто не ушёл с пустыми руками. Каждый извлёк из этой экспедиции личную выгоду, хоть и не заработал «живых» денег.

В последние недели я принял у себя несколько человек, из числа русских армян, пожелавших стать купцами, пришлось одарить и их товарами. Да, я не был настолько наивен, как вы, наверное, подумали, и считал отданный товар рекламным, не надеясь за него получить хоть что-то.

Но те, кто придёт после них, обязательно будут готовы на серьёзные дела. Так всегда и происходит. Сначала мы вкладываемся в известность, а потом уже пожинаем плоды этой известности, как хорошие, так и плохие. Я надеялся на хорошие, плохие и без них есть.