Мушкетерка - Лили Лэйнофф Страница 11

нашего городка. Но едва они стали понимать всю тяжесть моего состояния, дружелюбия у них поубавилось. Со временем она перестала просить. Но ущерб уже был нанесен: они оказались в курсе моих приступов головокружения, моей неспособности ходить и долго стоять без опоры. Теперь всякий раз, когда у меня выдавался хороший день, люди торопились предположить, что я выздоравливаю. А мне было тяжело жить с мыслью, что, даже если сегодня я чувствую себя здоровой, это вовсе не значит, что завтра будет так же. И когда окружающие напоминали мне об этом, я переживала мучительные моменты.

Весь поход за продуктами проходил как-то слишком легко. Я должна была заподозрить подвох, когда вышла из лавки — достаточно быстро, но не настолько, чтобы головокружение снова накатило на меня солеными морскими волнами. Я должна была раньше заметить мельтешение ярких платьев, острый локоть в оранжевом рукаве, больно ткнувший меня в руку.

— Ох, прошу прощения! Je suis très désolée, я так сожалею!

Мир вокруг закачался. Неужели наступил момент, когда сбудутся худшие страхи моей матери? Те, которыми она шепотом делилась с папой поздними ночами, те, в которых моя голова ударялась о мостовую и улицу заливала кровь?

Но если фехтование чему и научило меня, так это навыку правильно падать. Приземляться на ладони, позволив дереву, камню или траве оставить на мне ссадины. Ладони заживут. А вот разбитая голова…

Сахар веером рассыпался по мостовой вокруг моего скрюченного тела. Когда я упала, несколько яиц разбились вдребезги. Липкий желток размазался по моему платью. Болело все: колени, ступни и голова.

— Она что, не собирается вставать?

Взволнованные шепотки и резкий смех, которые я старалась не замечать. Я попыталась встать. Не стоило, но я все равно попыталась, потому что больше всего на свете мне хотелось оказаться как можно дальше от всего этого. Мне хотелось, чтобы мои ноги в кои-то веки не подкосились подо мной.

— Может, поможем ей?

— А тебе не кажется, что это слишком?

— Все с ней в порядке.

— Но она же, ну, знаешь, больная. Она ведь и умереть могла.

Я усмехнулась и наконец поднялась на ноги, хватаясь за стену.

— Ну вот, я же говорила. С ней все в порядке. — Произнеся эти слова, Маргерит попятилась. Неужели она испугалась искры в моих глазах? Неужели мой гнев просочился наружу и отразился на лице, как это давеча произошло с моей матерью?

Не обращая внимания на остальных, я вперилась взглядом прямо в Маргерит. Она понятия не имела, каково это, когда твоя подруга детства, которую ты когда-то знала лучше, чем саму себя, решает, что ты стоишь не больше, чем пара разбитых яиц и рассыпанный сахар.

Когда я заковыляла прочь, придерживаясь за стену и то и дело сползая по ней вниз, у меня в глазах щипало.

— Смотрите, она ползет как младенец! Малышка Таня!

Во мне медленно закипала ярость, сквозь стиснутые зубы прорвалось рычание. На этот раз, выпрямившись, я осталась стоять. Звон в ушах заглушал все прочие звуки. Я вцепилась в стену так крепко, что из-под ногтей засочилась кровь. Подумала о папе, о доме, о своих поручнях. О шпаге, ждущей меня в конюшне. Мне нужно было всего-то добраться туда.

Остаток дня я провела в своей комнате, наблюдая, как на полу удлиняются тени деревьев. Отец знал бы, что сказать. Хоть мы вчера и поссорились, он все равно сумел бы мне помочь. Я должна была в это верить. Он понимал, каково мне, даже если не мог убедить мою мать, что больше всего я нуждаюсь в дополнительных тренировках в конюшне и что мне нужно меньше волноваться о том, буду ли я когда-нибудь нравиться мальчикам.

Путь до остановки экипажей был недальним: один шаг, за ним другой, одна рука готова схватиться за забор для равновесия, потом за деревья. Я ждала до сих пор, пока свет не начал покидать небо, пока облака не окрасились в розовый, сиреневый и оранжевый, такие пушистые и теплые в остывающем воздухе.

Я переминалась с ноги на ногу и вглядывалась в даль.

Я ждала.

И ждала.

Прислонившись к дереву, я прикрыла глаза, но вновь открыла их, заслышав цокот копыт по дороге. Вдалеке показался экипаж. Должно быть, он принадлежал одному из состоятельных основателей новой академии — они наверняка предложили папе вернуться на нем. Но где же Бо?

Экипаж несся по дороге, разбрасывая из-под колес камни и грязь. Когда он приблизился, я улыбнулась, а потом нахмурилась тому, как плохо кучер управлялся с лошадьми, так что мне пришлось посторониться. Экипаж со скрежетом остановился. Незнакомый мужчина выпрыгнул из него даже прежде, чем кучер откинул лесенку. Он был очень бледен. И он не был моим отцом.

— Ах, моя дорогая. — Его голос был хриплым, черты лица выделялись в сумерках. — Должно быть, вы мадемуазель де Батц.

Я кивнула, смутившись:

— Да.

Он сделал шаг ко мне, взял мои руки в свои. Я должна была отшатнуться, сказать ему, что его поведение неподобающе, но я словно вросла в землю. Может, если бы я простояла там достаточно долго, я сама превратилась бы в дерево. Высокое. И молчаливое.

— Моя дорогая мадемуазель. Мне так жаль.

Глава шестая

Мои колени дрожали, хотя им больше не приходилось нести вес моего тела. Я сидела на земле, опираясь спиной о стену. Разве это не странно? Раньше у меня не возникало трудностей с тем, чтобы сидеть, но сейчас не только мои ноги, но также и руки, и туловище, и даже голова тряслась, словно все мое тело кричало: нет, нет, нет!

Бледное лицо передо мной.

Подкашивающиеся ноги.

Возвращение домой с пустыми руками.

Мать, ожидающая в дверях.

Ее крик.

Приезжий обстоятельно поведал нам, как умер мой отец, — точнее, он рассказывал моей матери. Я же, как им казалось, полностью замкнулась в себе.

Но я слушала: я надеялась услышать признаки того, что этот человек ошибается, что он лжет. Может быть, папин экипаж задержался в пути. Он переночует в деревенской гостинице и будет дома к завтраку, улыбнется устало, садясь за стол, и попросит прощения за то, что пропустил ужин.

Мои глаза были сухи, как запекшаяся земля на незасеянном поле посреди лета.

— Как это произошло? — шепотом спросила мать.

Маршал молча стоял в углу, отказавшись от предложенного стула. Его работа как служащего правопорядка заключалась в том, чтобы сопроводить месье Аллара с его новостями к нам, а затем вернуться на службу в свое