Суворовец. Том 2 - Анна Наумова

Суворовец. Том 2

Глава 1

Прием-обманка. Вскинуть руку, якобы, что волосы пригладить. А потом садануть по «тыкве» развесившего уши оппонента. Даже так, чтобы сразу в отключку его отправить. И надолго.

Нечего у гопника «приглаживать». Башка у него — лысая. Наголо бритая. Даже фонарь отражается.

Я этот подлый приемчик хорошо знал. Видел его… не так давно. Точно так же, скалясь, поступил один из трех отморозков, с которым я сцепился в одном из московских дворов. В 2014-м. В тот вечер, когда закончилась моя старая жизнь. И началась новая.

Мой приятель «Бондарь», походу, так и не понял, что влип. Не усек мальчишка, что схватка с гопниками — это тебе не морской бой с одноклассником на скучном уроке. И не возня дворовой пацанвы «до первой крови». И даже не стычка «стенка на стенку», когда толпа с одного двора идет «мочить» толпу со двора соседнего.

Было у нас такое, во дворах на «Юго-Западной». И не раз. Так, больше ради забавы. Когда совсем скучно было. Поцапается какой-нибудь Васька с улицы Погодина с Петькой c проспекта Вернадского, расскажет «своим» — и вот уже пацаны, вооружившись дрынами, идут «мочить» соперника и восстанавливать справедливость. Те, в свою очередь, тоже не лыком были шиты и своими дрынами запасались. Ждали нас, как говорится, уже во всеоружии.

Эти бои гладиаторов, как правило, ничем не заканчивались. Разве что разбитыми носами и парой ничего не значащих ссадин. Даже мамам и бабушкам не над чем было поохать. Так, поорали пацаны: «Ты козел!» — «Нет! Ты козел!», поваляли друг друга в траве или снегу, и, выпустив пар, вернулись «на базу» — жарить картофан и сосиски за гаражами. А дрыны — так, для порядка.

Бывало, что сторона соперников и вовсе на стычку не приходила. Тогда мы, победоносно гудя и называя соперников «ссыкунами», просто возвращались домой. Через пару дней, однако, все забывалось, и мы с теми самыми «ссыкунами» запросто ходили вместе в одну школку.

А потом мы взрослели. И драться уже особо-то и не хотелось. Вместе с появлением первой щетины менялись и интересы. Не до драк становилось.

Когда тебе семнадцать, уже не кулаки чесать хочется. А целоваться с Петровой из десятого «Б». Ну или хотя бы на раме своего велика с заклеенной камерой ее прокатить, уткнувшись носом в худенькое плечико и волосы, пахнущие «Яичным» шампунем. Как повезет.

То все игрища. А здесь другое совсем.

От этих упырей можно и «перо» в бок получить — что за здрасте!

Не сдюжит «Бондарь». Молодой еще. Я сразу это понял. Не успеет вовремя среагировать на нападение!

Надо помочь!

Я мигом развернулся.

И вовремя!

Не успел кулак гопника с разбитыми костяшками опуститься на белобрысую голову «Бондаря», как я сильно хлестанул пряжкой своего суворовского ремня. Прямо по костяшкам!

— А-а-а!

Коренастый взвыл и отпрыгнул в сторону, зажав второй рукой израненный кулак и громко матерясь! Таких вывертов я, кажись, даже от матерых авторитетов не слышал!

Ну все! Началось…

— Мочи вояк! — крикнул первый гопник, самый длинный из всех, и прыгнул на Миху.

Но мелкий «Пи-пополам» неожиданно ловко увернулся. Молча, как и я, сдернул с себя ремень и ловко хлестнул по морде третьего гопника. Сильно, жестко, наотмашь. А потом сделал подкат длинному. Да так мастерски, что любой чемпион по борьбе, наверное, позавидовал бы.

Длинный, поскользнувшись на гладкой протоптанной дорожке в своих уродских кедах, сложился пополам, точно книжка, и рухнул наземь. Прямо мордой в скользкий поребрик. Я даже услышал, как что-то приятно хрустнуло.

Во дает «Пи-пополам»! Вот тебе и школота! Правду говорят: не суди по внешности!

Тут и «Бондарь» подтянулся. Тоже живенько ремень сдернул и на руку намотал. Встал сзади меня. Спина к спине.

— Не подходи, падла! — крикнул он срывающимся юношеским голосом, махая ремнем. — Урою!

Гопники, не ожидавшие отпора, малость опешили. Коренастый, злобно зыркая, потирал кулак, на котором уже проступил хороший такой след от пряжки моего ремня. А третий, низкорослый, с несуразно большой и круглой головой, походящей на тыкву, и вовсе растерялся. Только стоял да зюзями хлопал.

Видать, в «духах» у этих двоих ходит. Без «главного» ничего не может сделать.

Кстати, о «главном».

Длинный гопник, который, судя по всему, был у этого сброда «старшим», помотал головой и встал на карачки, выплевывая зубы. Снег окрасился красным. Я с отвращением увидел залитую кровью морду с маленькими, презрительными глазками…

Что-то в них было знакомое…

— Слышь, пацаны! — заговорил кто-то сзади… — Ну хорош, хорош… погорячились…

Я, стоявший спиной к «Бондарю», не видел говорившего. Но по голосу понял, что это — второй, коренастый. Я почувствовал, как Илюха еще крепче прижался ко мне спиной.

Голос приближался. Становился все громче.

Чуйка…

Снова сработала чуйка! Ощущение предстоящей опасности. Что-то сейчас будет!

И только я успел толкнуть «Бондаря» в сторону, как увидел справа от себя взмах руки с ножом.

Так я и думал. Успел коренастый «перо» достать, пока не опытному в настоящих драках Илюхе зубы заговаривал.

Все случилось за пару секунд. Но эти секунды показались мне вечностью. Будто все происходило в какой-то замедленной съемке.

Я крутанул руку гопника, перехватил покрепче, жестко выкрутил за спину и повалил его на землю. А сам насел сверху.

— А-а-а! — заорал поганец. — Больно, падла! Пусти. А-а-а! Пусти, урод!

— Бросай нож, гнида! — рявкнул я. — Бросай, скот!

Я перехватил руку гопника ниже и стиснул мертвой хваткой прямо возле запястья. А коленом уперся ему в поясницу, твердо прижав к земле. Пусть попробует дернуться!

Вереща от боли и суча ногами, утырок выпустил нож. Я мигом схватил его и отбросил как можно дальше. Чтоб с собаками не нашли. И не удержался, конечно, чтобы не ткнуть гопника носом в землю. Так, для порядка.

Внезапно раздался свисток.

— Атас! — раздалось откуда то сбоку. — Мильтоны!

Это подал голос третий, самый низкорослый из всех, с несуразно крупной башкой, похожей на тыкву.

Длинный поднялся наконец, оставив на снегу память о встрече с детдомовцем Михой— кровавое пятно. Едва заметном махнул рукой остальным. И троица в кедах и широченных штанах ломанулась сквозь кусты куда-то во дворы.

Илюха «Бондарь», перед глазами которого после несостоявшегося нападения, кажется, пронеслась вся жизнь, так и стоял, разинув рот. Белый, как снег