Жар-птица - Андрей Владимирович Козырев Страница 52

телекомпании «Останкино» Егор Яковлев, который был одним из самых ярких журналистов на демократическом фланге, назначенным на высокую должность сразу после путча. Оппозиция приветствовала уступки президентской команды, но в ответ ничуть не умерила собственные требования. К началу съезда, который открылся 1 декабря 1992 года, у оппозиции был свой «расстрельный список» из ключевых фигур правительства реформаторов. Почти открыто обсуждался и возможный импичмент самого президента.

Заседания съезда проходили под контролем председателя Верховного Совета Руслана Хасбулатова, который процедурными манипуляциями отчётливо подыгрывал оппозиции. В этих манипуляциях он, как правило, опирался на самоназванных центристов из «Гражданского союза», которые в решающие моменты всегда оказывались на стороне коммунистов и националистов.

Выступление Ельцина в первый день съезда оказалось откровенно слабым. Он построил его в примирительном ключе, призывая депутатов к конструктивной работе и не подвергая их критике. Сторонники президента были в очередной раз разочарованы. Противники, напротив, воодушевлены. Особенно после речи Хасбулатова, почти откровенно работавшего на коммуно-националистическую оппозицию. Ельцин надеялся, что выступление Гайдара усилит позиции демократов, но этого не произошло. Гайдар говорил слишком академично и не мог увлечь аудиторию. Депутаты с удвоенной энергией обрушились на президента и правительство реформ. Всё чаще звучало требование отправить в отставку Козырева за «предательство национальных интересов». В какой-то момент я попросил у Хасбулатова слово, но он мне отказал.

В центре борьбы оказался вопрос о сроке чрезвычайных полномочий, одобренных в 1991 году. Ельцин стремился продлить эти полномочия на период подготовки новой конституции, которую он собирался вынести на референдум. Это предложение не было принято. Съезд в принципе не был заинтересован в новой конституции, так как в случае её утверждения съезд как полусоветский орган власти утратил бы свои полномочия. Парламент и президент Российской Федерации сошлись в клинче. Одновременно выдвигались поправки в конституцию, которые перераспределяли власть в пользу съезда и Верховного Совета. Было ясно, что идея компромисса — утопия.

Уже 2 декабря Ельцин дал задание своему пресс-секретарю готовить жёсткое обращение «К гражданам России». Но окончательно его терпение лопнуло 10 декабря, и этот день стал поворотным в истории съезда. Именно тогда президент поднялся на трибуну, чтобы зачитать своё обращение к народу. Это не было экспромтом, но готовилось обращение в строжайшей тайне. Решено было — тоже тайно — обеспечить прямую телевизионную трансляцию. Когда депутаты обнаружили, что съезд работает в прямом эфире, выключить трансляцию уже было невозможно. Главный посыл короткого выступления президента сводился к следующему: противостояние властей — это тупик, из которого есть единственный выход: всенародный референдум о доверии президенту, с одной стороны, и съезду и Верховному Совету — с другой. В конце выступления Ельцин призвал депутатов, которые его поддерживают, покинуть зал заседаний и перейти в Грановитую палату. Его идея была такой: если демократы уйдут, съезд лишится кворума. Однако этого не произошло. Подготовленное втайне обращение привело сторонников президента в состояние растерянности. Они плохо понимали, каков замысел. Поэтому зал покинула только небольшая часть депутатов, у съезда осталась возможность обеспечить кворум.

Миллионы телезрителей увидели, что даже демократы сомневаются, идти ли им за Ельциным. Это было ударом.

Ельцин попробовал переломить ситуацию и поехал на крупнейший московский завод — АЗЛК, чтобы заручиться поддержкой «рабочего класса». Но события на съезде явно выбили его из колеи, а рабочие, уже испытавшие тяжесть реформ, оказались плохой аудиторией для демонстрации поддержки президентского курса.

В последующие дни съезда перетягивание каната продолжалось. В какой-то момент в процесс вмешался председатель Конституционного суда Валерий Зорькин, который в тот момент поддерживал президента. При его участии было подготовлено постановление съезда «О стабилизации конституционного строя в Российской Федерации». Этот документ предусматривал необходимость подготовить проект новой конституции к 31 марта 1993 года и 1 апреля вынести его на референдум. Все поправки в основной закон до этого момента предполагалось заморозить. Депутаты поддержали это решение, но в качестве компенсации добились уступок от президента. Кандидатуры на пост нового премьер-министра были вынесены на мягкое рейтинговое голосование. В финальное голосование вышли трое — Егор Гайдар, Юрий Скоков и Виктор Черномырдин. Больше всех голосов набрал Скоков, меньше всех — Гайдар. В этой ситуации Ельцин остановил свой выбор на Викторе Черномырдине, и съезд поддержал его. Депутаты были уверены, что выходец из советский номенклатуры, «крепкий хозяйственник» Черномырдин станет противовесом Ельцину. Их ждало разочарование. Радикальные экономические реформы замедлились и во многих отношениях остановились. Однако новый премьер-министр оказался реальной фигурой компромисса. После нескольких антиреформистских и популистских заявлений он занял более сбалансированную позицию — к большему разочарованию оппозиции, чем демократов.

Я был глубоко озабочен тем, что Ельцин пожертвовал своей командой радикальных реформаторов экономики. Мне было ясно, что этот откат скоро приведёт к переменам во внешней политике, которая основывалась на идее интеграции России в сообщество свободных рыночных демократий. Не надо быть провидцем, чтобы понять: на следующем политическом повороте президент «сдаст» оппозиции меня. В этой ситуации я всерьёз задумался об отставке.

Для начала мы обсудили этот вопрос с Бурбулисом и Гайдаром. Оба они были решительно против, считая, что мой уход будет подарком для оппозиции. Они убеждали меня, что мы, демократы, должны поддержать Ельцина в этой непростой ситуации. Оба они находились в контакте с Ельциным и, по существу, оставались его советниками. Я с неохотой согласился с их доводами, плохо представляя, как мне удастся отстоять мою линию во внешней политике.

Стокгольмский демарш

Одиннадцатого декабря, когда съезд ещё продолжался, я поздним рейсом вылетел в Стокгольм, где было запланировано моё участие в конференции министров стран СБСЕ. Один из репортёров, провожавших меня в аэропорту, спросил, получил ли я инструкции от Ельцина. И уточнил, что имеет в виду новые инструкции, которые учитывали бы мнение оппозиции. Я ответил, что нет.

Уже на борту я вспомнил про этот вопрос и спросил себя, как скоро Скоков или кто-то другой подтолкнёт Ельцина к изменению внешней политики. Я хорошо представлял себе, о какой дипломатической линии мечтают коммунисты с националистами и примкнувший к ним «Гражданский союз».

В моём портфеле лежала статья одного из лидеров «Гражданского союза» Александра Владиславлева и его соавтора — научного сотрудника академического Института Европы Сергея Караганова. Он уже в те годы был мастером превращения примитивных пропагандистских лозунгов в изящные эссе. «Вот пример мягкой риторики так называемых центристов в защиту новой имперской политики», — подумал я, читая этот совместный труд. Авторы утверждали, что, последовав их рекомендациям, Россия повысит свой международный статус. Я знал, что Ельцин внимательно прислушивался к аргументам такого рода. «Как я могу доказать, что они не правы?» — спрашивал я себя вновь