«Будем надеяться на всё лучшее…». Из эпистолярного наследия Д. С. Лихачева, 1938–1999 - Дмитрий Сергеевич Лихачев Страница 49

сборник — для «взрослых» в серии «Литературные памятники»[748], издаваемой под общей редакцией С. И. Вавилова[749] (в этой серии вышли «Воинские повести древней Руси», А. Никитин[750], выходит «Повесть вр[еменных] лет», выйдет и «Слово»). На днях Вы получите об этом письмо от нашего редактора члена-корр[еспондента] Варвары Павловны Адриановой-Перетц. Надеюсь, что Вы нам не откажете.

Ваш перевод я ценю как современное поэтическое восприятие поэзии прошлого. Поэтому, конечно, к нему нельзя предъявлять требования «археологической» точности. Это произведение современное, это поэзия наша. Поэтический перевод в данном случае и может быть только таким: переводом поэтической системы прошлого в поэтическую систему настоящего. Вы поэтически откликнулись на поэзию прошлого. В Вашем переводе важна не только поэзия «Слова», но и поэзия Ваша собственная.

Я пишу это затем, чтобы Вы в дальнейшем не подумали, что я этого не понимаю. Трудность Вашего «перевода поэтических чувств» заключается в том, чтобы Ваше современное поэтическое восприятие «Слова» не диссонировало с поэзией самого «Слова». Тут должен быть какой-то «контрапункт». В основном в Вашем переводе это и достигнуто. Он несомненно лучший из существующих, лучший своей поэтической силой. Однако позвольте мне, как человеку, давно занимающемуся древней русской литературой и языком, сделать Вам некоторые мелкие замечания, которые в моем восприятии «Слова» отчасти диссонируют с Вашим переводом. Я буду краток, и Вы, пожалуйста, не принимайте эту краткость за грубость.

1. «Вздрагивали струны и рыдали» — здесь больше от А. Григорьева[751] и гитары, чем от Бояна и гуслей.

2. «Ратники исправные» — это скорее могло бы относиться к солдатам XVIII или XIX вв.

3. «Сами волком». Режет ухо единственное число.

4. «Вздрогнул Игорь». Нервность ему была несвойственна. Он шел наперекор всему: наперекор знамениям, приметам, предупреждениям природы, даже собственному разуму, который он подчинил своему мужеству.

5. «Князь воскликнул». Игорь не восклицал. Его речь — типичный образец мужественного воинского древнерусского красноречия, которым князья «подавали дерзость» своим воинам перед битвой и походом. Ср. знаменитые речи Святослава. В Игоре нет нервности, в нем — дерзость.

6. «Не взирая боле на светило».

7. «Точно вести шлет о новом горе». Див — божество восточных народов — он предупреждает свои страны, а не шлет им вести о новом горе (чьем?).

8. «Уж лиса». Ед[инственное] число? Ведь степи были наполнены зверьем.

9. «Табор дикий». Половцы были совсем не похожи на цыган.

10. «Стяги плещут». Загляните в мой «объясн[ительный] перевод». Может быть, найдете возможным исправить это место.

11. «Натянув попону между вьюков». Слишком конкретно. Делались эти перевозки иначе: иноходцы (чтобы не было качки) ставились гуськом (друг за другом) и между ними (между хвостом передней лошади и головой задней) помещались носилки на длинных жердях.

Есть изображение такой повозки в Радзив[илловской] летописи. Следовательно, не рисуйте здесь такой конкретной картины. Если уж добиваться зрительно четкого образа, тогда надо сделать это точно.

12. «Игорь … летит».

13. Венецианцы, греки, морава поют славу Святославу в своих странах, а не на пиршестве в гриднице у Святослава, как представлялось многим. Дело в том, что обширные гридницы в XII в. использовались обычно как тюрьмы для массовых заключений (если было много пленных). Кобяк очутился не на пиру у Святослава, а в тюрьме. Упоминание же славы, которую поют тому или иному князю окружающие народы — обычно в др[евне]р[усской] литературе (житие Довмонта, Алекс[андра] Невского, в летописи о Вл[адимире] Мономахе и т. д.). Народы эти поют славу в своих странах (ср. в том же «Слове» — девицы поют на Дунае, готские девы на берегу синего моря).

14. «И собрал бояр он по уставу». Диссонанс с бытом XII в. Это скорее быт XVII в. Никаких придворных уставов не могло существовать. Это не в духе эпохи.

15. «Плыл мертвец». Дети заинтересуются — какой, откуда, зачем? Эта сильная деталь фантастична. Мне удалось истолковать это место проще и скромнее. Приведу Вам его в др[евне]р[усском] тексте: «Всю нощь съ вечера бусови (серые) врани възграяху у Плѣсньска (местность под стенами Киева), на болони (в предградьи) бѣша дебрь кияня (киевские леса, о которых часто упоминается в летописи), и несошася (серые вороны, о которых было выше) к синему морю».

16. «Два багряных солнца отсверкали». Что-то режет мне мой «древнерусский слух» это «отсверкали». Не знаю почему.

17. «И, как барсы». Нельзя ли оставить пардусов? Ведь это совсем другая порода зверей. См. т. VI «Трудов Отдела древнерусской литературы», интереснейшую статью, по-своему поэтическую, зоолога проф[ессора] Шарлеманя.

18. «Ночь кругом и крови по колено»?

19. «Обращая вежи в пепелище». Этого нельзя сделать. Вежи — это шатры на телегах (кстати: с вытяжными трубами, загнутыми, как шеи у лебедей) или юрты. Пепелище же может быть только на месте постоянного поселения.

20. «Шишаками». Шишак — нечто позднейшее. Шлем — другое.

21. «Дверь Дуная». Правильнее «дверь Дунаю» — от Дуная.

22. «Бей его, поганого, как встарь». Сейчас же возникает вопрос: когда Ярослав бил еще Кончака. Этого же не было.

(Простите: только сейчас заметил, что неверно подложил копирку и затруднил Вам чтение первой страницы, переписать же нет времени.)

23. «Наследственный шелом». Это что-то слишком не похоже на быт XII в. Непременно уберите.

24. «Снопы кладут на риге». Слишком натуралистично.

25. «Он клюкой согнулся над конем». Этот образ рожден недоразумением. «Клюка» по-др[евне]р[усски] только хитрость и никогда не клюшка. См. мой объяснительный перевод. Всеслав в 1068 г. пришел к власти в Киеве, воспользовавшись восстанием киевлян против Изяслава. Киевляне потребовали у Изяслава коней и оружие, чтобы защищаться от половцев. На это-то требование коней хитро и оперся Всеслав, чтобы прийти к власти самому.

26.[752]Старого Владимира нельзя было пригвоздить к горам Киевским — так часто он ходил в походы, а не потому, что он был смертен, как и все.

Наконец, возвращаюсь к самому началу. Отношение автора «Слова» к Бояну походит на отношение Пушкина, например, к Державину: велик, но устарел, слишком высокопарен, слишком льстив и придворен. Сам Пушкин в своих материалах к переводу «Слова» это отлично понял[753]. Я не могу Вам сейчас привести точных цитат, но Пушкин писал, что автор «Слова» отказывается следовать высокопарной манере Бояна и считает ее устарелой. Соответственно он переводил и первую фразу «Слова». Он считал, что частица «ли» употреблена в этой первой фразе в утвердительном смысле. Я думаю, что Пушкин безусловно прав. Он поэтически почувствовал то, чего не почувствовали все ученые педанты до и после него. Я понимаю Бояна и обращение к Бояну в начале так, как это делал Пушкин, вернее, вслед за ним развиваю его мысль. Согласитесь ли Вы в этом месте с моим объяснительным переводом? А может быть, я и сам ученый