Жар-птица - Андрей Владимирович Козырев Страница 48

Чувствуя растущую изоляцию от Кремля, я стал задумываться о мерах, которые бы помогли мне защитить мою линию. Просить о помощи таких естественных союзников, как Гайдар и другие демократы в правительстве, было нереалистично и неправильно. Они сами подвергались нападкам в прессе, а ещё больше — во властных структурах из-за проводимых ими болезненных экономических реформ. Накал страстей, который продемонстрировал состоявшийся в апреле VI Съезд народных депутатов России, подтвердил, что судьба реформаторов висит буквально на волоске. Ельцин назначил трёх крепких хозяйственников на руководящие должности в правительстве. Появление Виктора Черномырдина, Владимира Шумейко и Георгия Хижи было компромиссом с парламентом, который надеялся, что эти люди свяжут руки команде Гайдара.

У меня оставался только один выбор — обратиться к общественному мнению, в те годы ещё благоприятно настроенному по отношению к демократам. Президент всегда был очень чувствителен к настроениям людей, особенно в условиях жёсткой политической борьбы. Как раз тогда он находился в тяжелейшем конфликте с Руцким и Хасбулатовым. Я решил воспользоваться моментом.

Тридцатого июня 1992 года «Известия» опубликовали на первой странице моё интервью под заголовком «Партия войны наступает в Молдове, Грузии и России: министр иностранных дел Андрей Козырев предупреждает об опасности государственного переворота».

Мне сообщили о заголовке заранее, и я сначала хотел изменить его. Но подумав, решил, что будет совсем неплохо намекнуть на амбиции Руцкого, которые могли действительно подтолкнуть его к попытке переворота (что на самом деле и произошло годом позже). Он был вице-президентом России, а Геннадий Янаев, который возглавил ГКЧП, напомню, был вице-президентом СССР. При этом моё интервью было адресовано прежде всего самому президенту. Для меня было крайне важно перетянуть его на свою сторону. Если публикация вызовет масштабную общественную поддержку, Ельцин не сможет не прислушаться к моим тезисам — рассуждал я. По моему убеждению, решение президента изменить внешнюю политику может быть только открытым и официально артикулированным. Ни при каких обстоятельствах он не должен был одобрить новый внешнеполитический курс за закрытыми дверями.

В своём интервью я подчёркивал, что партия войны опирается на выходцев из военно-промышленного комплекса и спецслужб. Это они толкают Россию к проведению агрессивного милитаристского курса на постсоветском пространстве. Курс Милошевича по отношению к бывшим республикам Югославии был им понятен и близок. Чтобы перетянуть президента на свою сторону, говорил я в интервью, они намеренно представляют ему искажённую информацию.

Далее я попытался детально описать, к чему стремится партия войны. Эти люди хотят убедить общество и президента, что сепаратисты в постсоветских государствах — это друзья России, и мы должны защищать их от «врагов», то есть законно избранных правительств в этих странах. За лозунгами, объяснял я, стоят совершенно корыстные интересы. Партия войны хочет получить доступ к деньгам и оружию. Она готова формировать для мятежных территорий так называемые «отряды добровольцев», которые в любой момент могут быть использованы и внутри страны. Сейчас, предупреждал я, партия войны уже получила мощную поддержку в парламенте и в СМИ. И это уже не просто политическая демагогия, а подготовка к захвату власти. Не обязательно путём прямого переворота, возможно — с помощью обращения президента в свою веру.

Демократические и рыночные реформы несовместимы с национал-империализмом в российской внешней политике, несколько раз повторил я в интервью. Попытка примирить одно с другим невозможна: в результате реформы будут принесены в жертву имперским амбициям. Ответственность за предотвращение такого катастрофического исхода лежит на Ельцине, прямо заявил я.

Немедленно после выхода интервью теле- и радиостанции стали цитировать его прямо в сводках новостей. Их благожелательно комментировали авторитетные политики и эксперты. Я был рад, что партия войны оказалась под огнём критики.

К вечеру того же дня я получил вызов на чрезвычайное заседание Совета безопасности России, которое должно было состояться в закрытом режиме. Когда я прибыл в Кремль, все остальные члены совета были уже на месте. Они стояли группами в разных концах зала. Руцкой, Скоков и Примаков образовали узкий кружок и о чём-то говорили вполголоса, в шаге от них стояли министры обороны, внутренних дел и безопасности. Все они сделали вид, что не заметили меня, чтобы не пожимать мне руку. Зато другая группа, состоявшая из Бурбулиса, Гайдара и Шахрая, приветствовала меня исключительно тепло.

Заседание открылось коротким сообщением Юрия Скокова, который сказал, что один из членов Совета безопасности выступил с неприемлемым интервью, в котором публично объявил о своём несогласии с политической линией президента и обвинил других членов СБ в заговоре с целью сместить главу государства. Выяснилось, что это заседание было созвано по просьбе вице-президента, которому Скоков и передал слово.

Руцкой начал говорить прямо со своего места. Слова его были обвинительными, но тон — скорее жалобным. Главная проблема, по его мнению, состояла не в нарушении дисциплины и конфиденциальности, а в неправильной и «слабой» политике по отношению к СНГ и Югославии, которую я, по его мнению, защищал в своём «клеветническом» интервью. Он настаивал на том, что только его личное участие в приднестровском и грузино-абхазском конфликтах спасло Россию от унижения. Однако — сокрушался он — в Приднестровье «абсолютно ошибочное вмешательство министра иностранных дел» помешало российским войскам применить в решающий момент силу. И теперь они вынуждены ограничиваться «унизительной» ролью миротворцев. Ему хватило нескольких минут, чтобы набрать обороты и сменить тон. Он вышел из-за стола и буквально заорал на меня, тыкая мне в лицо пальцем:

— Слушайте меня, вы! Я не позволю вам превратить Россию в банановую республику!

— Нет уж, это вы меня слушайте! — я тоже вскочил на ноги и тоже ткнул пальцем в его сторону. — Я не позволю вам втянуть Россию в кровавую бойню по югославскому типу.

Руцкой явно не ожидал от меня такого отпора. Он на секунду потерял дар речи, покраснел и сжал кулаки. Бурбулис быстро поднялся со своего места и развёл руки в стороны жестом рефери, разделяющего двух боксёров на ринге.

— Это несправедливо, и это неправда, — сказал он Руцкому тихим, напряжённым голосом. И продолжил, обращаясь ко всем. — Господа, давайте успокоимся и будем уважать Совет безопасности.

Здесь президент, который имеет полномочия определять политику. И только президент! Так давайте же поможем ему нашим советом, а не ссорой.

За его словами последовало глубокое молчание.

— Сядьте на место, — приглушённо сказал Ельцин. — Достаточно. Я знаю ваши точки зрения.

Когда все уселись, он продолжил:

— Всё правильно, только президент определяет политику, все остальные должны её придерживаться. Вы можете не соглашаться друг с другом здесь, на Совете безопасности. Это нормально, что