Три эссе. Об усталости. О джукбоксе. Об удачном дне - Петер Хандке Страница 34

body»[75]? Пусть быстрый эллипс, который описывает в воздухе падающий лист платана, и станет линией опыта моего удачного дня — его резюме! «Line of beauty» Хогарта на самом деле не процарапана на палитре, а лежит на ней изогнутым шнуром или ремешком плети. Удачный день и краткость. (И вместе с тем желание отсрочить завершение — будто я, я сам, мог бы с каждым следующим днем узнавать что-то новое из моего эссе.) Удачный день и радостное ожидание. Удачный день и блуждания первопроходца. Недвижный натюрморт утра — послеполуденная сумятица: мнимый закон? Не вздумай руководствоваться ежедневными мнимыми законами! И снова апостол Павел: У него «день» — Судный день, а у тебя? День меры. Не судить этот день будет тебя, а мерить; ты — его народ. Кто говорит здесь? Я говорю сам с собой. Притихшее после полудня воронье. Бесконечная беготня детей, ветер им нипочем. И без конца раскачиваются высоко вверху круглые кроны платанов: «сердце с ними» (с французского). И в бесконечном шелесте дубовых зарослей я становлюсь тобой. Кем были бы мы без шелеста? И какое слово подобрать к нему? Слово «да» (беззвучно). Останься с нами, шелест. Идти в ногу с днем — говорить в унисон со днем (гомология). Что стало с том днем, на кривой железнодорожной ветки высоко над Парижем, между Сен-Клу и Сюреном, недалеко от станции Валь-д’Ор? Он завис в воздухе. Светло-темное сияние тогда, при развороте ласточек в летнем небе, и момент чернобелой синевы сейчас: сороки и зимнее небо. И снова S-образная линия несколько дней назад: в плечах, шее, голове евангелиста Иоанна на Тайной вечере над порталом собора Сен-Жермен-де-Пре, где он ложится всем торсом на стол рядом с Иисусом — ему, как и остальным каменным апостолам, в революцию скололи лицо. Удачный день и славное забвение истории: вместо этого бесконечный ромбовидный орнамент из человеческих глаз — на улицах, в переходах метро, в поездах. Серое полотно асфальта. Синева вечернего неба. Непрестанная дрожь моего дня? Отпечатай подошвы на снегу перрона рядом с птичьими следами. Однажды, когда капля дождя коснулась внутреннего слуха, тяжелый день повис в воздухе. Обувная щетка на деревянной лестнице в лучах заката. Ребенок, впервые пишущий свое имя. Прогулки до первой звезды. Нет, Ван Моррисон поет не о «рыбах» в горах, а о — «out all day»[76] — наблюдении за птицами. Его горло еще поет, а песня, едва начавшись, уже закончилась. Момент, когда забрызганный грязью лесовоз встраивается в ряд с чистыми машинами. Со скрипом отворяются двери леса. Вращающаяся дверь удачного дня: вещи и люди, засиявшие в нем как сущности. Удачный день и желание поделиться им. Неотвратимый, яростный приказ стать справедливым. О тягостный день! Или «спасенный»? Неожиданно, уже в темноте, радостная тяга бродить и бродить. И другое — выправленное — слово опишет день: «тяга» вместо твоего привычного «толчка». Продолжение ночной прогулки: путь — можно наконец сказать мой путь — расчищается, и осознание тайны («се, грядет с облаками»[77]) приходит ко мне с ветром. Трехкратное уханье сыча. Синий момент с лодкой в одном лесном озере, черный момент с лодкой — в другом. Впервые увиденный над пригородом, за холмами Сены, закрывающими свет ночного Парижа, Орион, вознесшийся в зимнюю ночь, а под ним — параллельные столбы дыма из труб, а под ними — пять каменных ступеней, что ведут к замурованной двери, и Ингрид Бергман в «Стромболи»[78] после смертоубийственной ночи, обрушившейся на черные склоны вулкана, на рассвете приходит в себя и испытывает лишь безмерное потрясение от бытия: «Как красиво. Какая красота!» В ночном автобусе номер 171 единственный пассажир едет стоя. Сгоревшая телефонная будка. Столкновение двух автомобилей в Пуант-де-Шавиль: из одного выскакивает мужчина с пистолетом. Мигающий экран телевизора в окне на авеню Роже Саленгро, где номера домов переваливают за 2000. Гул бомбардировщиков, взлетающих с аэродрома Вилакубле прямо за лесистым холмом, усиливается с каждым днем по мере приближения войны.

— И под конец ты теряешь линию. Домой, к книге — писать, читать. К пратекстам, где говорится: «Дай слову звучать, держись за него, благоприятен момент или нет». В твоей жизни уже был удачный день, в котором разом сошлись счастливое мгновение, счастливая жизнь, даже счастливая вечность?

— Нет, разумеется.

— Разумеется?

— А если бы я испытал нечто подобное, хотя бы что-то близкое, то следующей ночью страшился бы не просто кошмара, а смертного пота.

— Значит, твой удачный день не идея, а только мечта?

— Да. С той лишь разницей, что мечту эту я создал в этом эссе. Видишь почерневшую и стершуюся резинку, видишь горы стружки от карандашей под окном? Повороты снова и снова — в пустоте, впустую — обращение к чему-то третьему, непостижимому, без которого оба мы друг для друга потеряны. Снова и снова в посланиях — не к общинам, а к помощникам — пишет из римской темницы апостол Павел о зиме: «Поторопись прибыть до зимы, Тимофей, и привези мне фелонь, что я оставил в Троаде у Карпа»[79].

— Где теперь та фелонь? Брось мечтать. Смотри, как снег, падая, даже не задевает пустое гнездо. На пути к превращению.

— К следующей мечте?

Выходные данные

Петер Хандке

Три эссе

Подписано к печати 04.07.2022.

Заказ № 1220.

Отпечатано в типографии ООО «Аллегро»

197342, Санкт-Петербург, ул. Коли Томчака, 28

Примечания

1

Немного измененная строка из стихотворения немецкого поэта Николаса Борна (1937–1979) «Bahnhof Lüneburg, 30. April 1976». — Здесь и далее примеч. ред.

2

Хандке родился и вырос в австрийской провинции Каринтия, его мать была словенкой.

3

Роберт Митчем (1917–1997) — американский актер, снимался в основном в нуаре.

4

Рэй Дэвис (р. 1944) — британский музыкант, вокалист и автор песен группы «The Kinks».

5

Ин. 20:17.

6

«Indescreet» (1958).

7

Отсылка к словам из арии Дон Жуана «Madamina, il catalogo è questo» из оперы Моцарта «Дон Жуан».

8

Отсылка к сюжету, изображенному на капители колонны в соборе Святого Лазаря в Отене (Франция).

9

Герой романов и рассказов Раймонда Чандлера.

10

Позволить вещам идти своим чередом (букв, дать