Жар-птица - Андрей Владимирович Козырев Страница 27

усилия подверглись нападкам и со стороны неоимперцев, и со стороны этнических групп поддержки, которым был ненавистен сам принцип беспристрастности. Они пытались представить его как предательство «лучших друзей» России. Одновременно они бездоказательно обвиняли Запад в том, что он помогает одной из сторон. Мне повезло, что пост министра иностранных дел позволял мне блокировать многие — но, как оказалось, далеко не все — попытки протолкнуть опасные решения в Кремле, чтобы оказать военную поддержку той или иной из противоборствующих сторон.

Таджикистан

Одной из горячих точек, требовавших повышенного внимания, был Таджикистан. Волнения в этом регионе начались ещё до «кончины» СССР. Первый секретарь ЦК компартии Таджикистана, а позже президент Таджикистана Рахмон Набиев оказался менее успешным политиком, чем его коллеги из других азиатских республик, и продержался на президентском посту только до осени 1992 году, когда под давлением оппозиции ушёл в отставку. В то время как президент Узбекистана Ислам Каримов и президент Туркмении Сапармурат Ниязов сохраняли президентские кресла много лет, вплоть до своей смерти, взяв на вооружение националистическую риторику вместо партийно-советской. И только один лидер центральноазиатской страны оказался человеком с демократическими убеждениями. Это был президент Киргизской академии наук, физик Аскар Акаев, победивший на выборах в Киргизстане.

Президентство Набиева в Таджикистане оказалось коротким и закончилось вооружённым конфликтом внутри республики. У него был очень ограниченный силовой ресурс, а на улицы Душанбе вышли тысячи людей, которых вдохновляли демократические манифестации в Москве. Они требовали отставки Набиева и честных выборов. Митинг продолжался много дней и в результате смёл не только президента, но и сами основы общественного порядка и уважение к закону.

Я прилетел в Душанбе как раз в разгар уличных протестов. Встреча с Набиевым напомнила мне визит в Кремль во времена брежневского застоя. Я как будто вернулся в СССР. Набиев был убеждён, что он последний бастион советской власти и должен остановить безответственных политиков, которым дал свободу либеральный Горбачёв. «В нашей республике нет никакого демократического движения, — говорил он мне. — Те, кого вы называете таджикскими демократами, — это интеллигенты, которые давно живут в Москве и утратили связь со своими земляками. Они вернулись в республику только для того, чтобы раскачать ситуацию, не понимая, что здесь совсем другие традиции. Они не завоюют власть, даже если отстранят меня. Мне на смену придут совсем другие люди. Те, кого вы видите на площади, — он показал в сторону окна, из которого было хорошо видно бурлящую толпу — это просто сброд, которым руководят исламские экстремисты, финансируемые из-за границы. Вот они-то и будут всем заправлять здесь». «Твоя проблема, — подумал я, слушая Набиева, — в том, что ты устарел, как тот старый советский лимузин, который встречал меня в аэропорту».

Примерно это я уже много раз слышал от разных советских функционеров, которые не желали расставаться с властью. Но вот упоминание исламских экстремистов было чем-то новым. Я попросил его расшифровать, что он имеет в виду, но ничего не добился. Стало понятно, что это просто попытка скомпрометировать протестующих.

Во время своего визита в Душанбе я встретился и с некоторыми лидерами демократического движения. Какой там «исламский экстремизм»… Мы говорили на одном языке и мечтали об одном и том же — о новом, открытом и динамичном таджикском обществе, которое сформируется после падения советского режима. К несчастью, мы оказались слишком наивны. И ситуация в Таджикистане развивалась по наихудшему варианту — дело шло к масштабной гражданской войне.

В 1992–1993 годах я летал в эту страну не меньше десяти раз, намного чаще, чем в любую другую. И в следующий мой приезд в Душанбе огромная толпа на главной площади и в самом деле напоминала сброд. Я вспомнил Набиева, хотя и с иронической улыбкой. Город превратился в театр боевых действий. Аэропорт был занят российскими войсками, которые поддерживали его в рабочем состоянии. На стенах виднелись свежие следы от пуль, а рядом со взлётной полосой раздавались пулемётные очереди.

Я не мог поверить, что война докатилась до столицы республики, и демонстративно отказался ехать в город на бронетранспортёре, который мне предоставили российские военные. По моей просьбе они нашли в гараже старый советский лимузин, который в прошлый раз присылал за мной Набиев, и я опять воспользовался им.

Таджикистан погружался в хаос гражданской войны, насилие становилось главным политическим оружием, страна была на грани распада. Всё это очень напоминало ситуацию в соседнем Афганистане. В обеих странах отсутствовала центральная государственная власть, которую бы признавали легитимной и политики, и полевые командиры. Противоборствующие стороны создавали свои армии и вступали в нестабильные коалиции в борьбе за сферы влияния. Афганистан был основным источником наркотиков, оружия и прочего. Проникновение их в Россию можно было остановить только на старой советской границе с Афганистаном, а она теперь располагалась на территории Таджикистана, который был не способен её контролировать.

В таких обстоятельствах ответственность за стабилизацию в Таджикистане и, в частности, за контроль над границей с Афганистаном, ложилась на Россию. Каждое временное правительство Таджикистана обращалось к Москве с просьбой о помощи. И в каждый свой приезд я посещал пограничный пункт и разговаривал с нашими военными. Обстановка там была по-настоящему боевая. Неоднократно я был свидетелем перестрелок, видел свежие следы боёв и слышал отчёты о потерях с обеих сторон.

Однажды по пути из одной казармы в другую на территории погранотряда я услышал звуки пианино и детский голос. В маленькой школе шёл урок пения. И это всего в нескольких сотнях метров от линии фронта! С тех пор я всегда заходил в школы, чтобы поговорить с детьми и учителями, обычно это были жёны офицеров. «Раз вы здесь, значит, нас не забыли», — однажды сказала мне учительница.

Я был искренне тронут. И подумал: раз вы здесь, у России есть будущее.

В другой раз, находясь в погранотряде, я получил радиограмму из опорного пункта, находящегося в двадцати километрах ниже по реке, разделяющей Афганистан и Таджикистан. Афганский командир хотел встретиться со мной, чтобы я подтвердил его договорённости с российскими пограничниками. Обе стороны обязались прекратить воевать друг с другом и объединиться в борьбе с контрабандистами и террористами. Такого рода соглашения заключались часто, охватывали очень небольшие территории вдоль реки и иногда сохранялись довольно долго, реально спасая жизни. Командир, который вышел со мной на связь, контролировал большую территорию, и соглашение с ним стоило поддержать. Я сел в вертолёт и полетел на встречу.

Даже война и связанные с ней опасности не помешали мне любоваться пейзажем. Солнечный свет отражался от реки и делал всё сюрреалистически ярким. Наш путь