Жар-птица - Андрей Владимирович Козырев Страница 19

обсуждение необходимых шагов с другими странами — членами НАТО. Ельцин и я говорили Бейкеру о решимости России вести СНГ по пути демократии на основе хельсинкских принципов нерушимости границ и территориальной целостности, развития рыночной экономики и интеграции с Западом, в частности с его влиятельнейшими международными институтами, такими как МВФ, Всемирный банк и НАТО. Ельцин также заверил Бейкера, что он будет контролировать «ядерный чемоданчик» и займёт пост Верховного главнокомандующего. Евгений Шапошников, предполагалось, будет командовать Стратегическими силами Содружества. Американцы согласились, что ядерное вооружение Советского Союза должно остаться под контролем одной страны, и ей могла быть только Россия. Нераспространение ядерного оружия было признано общим приоритетом. Оставалось убедить три республики, которые сохраняли ядерное оружие на своей территории — Украину, Белоруссию и Казахстан, — избавиться от него как можно скорее. Бейкер намеревался добиваться этого в переговорах с лидерами этих стран и выполнил своё намерение в Киеве, куда отправился из Москвы.

Помощь

Зима 1991–1992 года обещала стать тяжёлой. Бывшие советские республики входили в неё с пустыми полками магазинов и тотальным дефицитом, оставленным им союзным правительством. Уличные протесты в декабре 1991 года продемонстрировали, насколько сильно страдало население новых независимых государств и как много народ ожидал от новой власти.

Поэтому мы обрадовались, когда Бейкер предложил начать немедленные поставки помощи, чтобы помочь людям пережить зиму.

Гуманитарная помощь, предоставленная впоследствии Соединёнными Штатами и другими западными странами, была щедрой, но результаты этой помощи редко доходили до обычных граждан, включая моих родных и друзей. Рассказы о коррупции и использовании помощи не по назначению стали появляться в прессе. Казалось, что порядки прошлого не изменились при новой российской власти. МИД получал ежедневные сводки из западных посольств в Москве, описывающие сомнительные действия российских правительственных организаций, получавших и распределявших помощь среди населения.

На основе этой информации мы подготовили несколько докладов о распределении помощи и недостатках в её организации, которые я вручал лично Ельцину, Бурбулису, Гайдару и парламентским лидерам. Несмотря на это, проблемы оставались, обнажая низкую эффективность правительства.

Это дало шанс председателю Верховного Совета России Руслану Хасбулатову и вице-президенту Александру Руцкому потребовать себе полномочий для контроля и оперативного управления распределением помощи. Правительство отвергло оба требования, сославшись на свои прерогативы как исполнительной ветви власти. Оппонирующие друг другу стороны использовали прессу для взаимных обвинений в особых корыстных интересах, стоящих за позицией каждой из них.

Линии политического раздела скоро оформились более чётко. Демократы стремились защищать правительство даже против обоснованной критики и разумного парламентского контроля. Консерваторы заняли обвинительную позицию и начали группироваться вокруг лидера парламента и вице-президента.

Коррумпированная советская бюрократия, беспрепятственно переходящая в новую российскую систему, легко манипулировала новыми лидерами, играя на их слабостях и разногласиях. У многих вызывало отвращение, когда глава какого-нибудь управления, ещё несколько месяцев назад носивший в кармане партбилет, отчитывался о своих усилиях по внедрению новых рыночных механизмов в своей сфере ответственности. Такие борцы за рыночную экономику часто имели родственников, занимавших места в парламенте, в то время как их деловые партнёры возглавляли частные фирмы с эксклюзивными контрактами на распределение иностранной помощи.

Чем больше опытные бюрократы возвращали своё влияние, тем чаще они прибегали к русской националистической риторике. Некоторые правительственные организации стали отвечать на обвинения в неэффективном распределении помощи утверждениями, что львиная доля ответственности за это лежит на самом Западе. По их мнению, доноры возвещали о своей щедрости, а значимой помощи не оказывали.

Но больше всего российскую бюрократию злили требования западных доноров указывать конечных получателей помощи. Хотя это была вполне оправданная предосторожность, бюрократы утверждали, что это приводит к искусственным задержкам и что продукты и медикаменты к моменту прибытия в Россию оказываются просроченными. В этой ситуации их якобы уничтожают и отчитаться за них невозможно. При этом не было никаких сомнений в том, что и просроченная продукция продавалась через те же сомнительные частные фирмы.

Самые большие объёмы поставок доходили до адресатов в основном через неправительственные организации или прямые контакты на местном уровне. В некоторых случаях эта помощь сыграла очень важную — даже жизненно важную — роль и помогла людям в бывших советских республиках пережить зиму 1991–1992 года. Спустя много лет я встречал врачей и учителей в моём избирательном округе в Мурманске в других отдалённых местах по всей России, которые выражали благодарность за западную помощь в начале девяностых годов. Однако широкомасштабные бюрократические злоупотребления, сопровождавшиеся злобной пропагандистской компанией, значительно подпортили общественный имидж западного гуманитарного содействия.

В ответ на доклады моего министерства об узких местах, потерях и нецелевом использовании поставок некоторые ведомства стали обвинять министерство в защите Запада вместо защиты интересов России. Эти обвинения использовались парламентской оппозицией для публичных нападок на министерство иностранных дел и на меня лично. Разумеется, реальной мишенью была политика сотрудничества с Западом и продолжение реформ западного типа в целом. С тех пор бюрократия продвигала через парламент и прессу утверждения о том, что Ельцин и я делали политические уступки американцам в обмен на якобы испорченные гуманитарные поставки.

Я пытался привлечь внимание правительства и лично Егора Гайдара к проблемам, связанным с гуманитарной помощью. Но им было не до этого. Я чувствовал, что экономистам в правительстве не хватало политического опыта. Они искренне пытались приспособить чистую экономическую теорию к задаче реформирования общества, недооценивая важность политической стратегии и распространения правильной информации. Чем и пользовалась оппозиция, обвиняя новую власть в отсутствии патриотизма и сговоре с Западом.

…Двадцать шестого декабря 1991 года я ехал в Кремль. Когда машина пересекала Красную площадь, мой помощник обратил внимание на крышу президентского здания. На месте советского красного флага с серпом и молотом на ветру развевался российский триколор. Когда я вошел в кабинет Ельцина, там уже были Бурбулис и Коржаков. Мне объяснили, что Горбачёв произнёс прощальное телеобращение к народу из своего кабинета и покинул его. Скоро туда переедет Ельцин. Мы подняли бокалы за окончательное прощание с Советским Союзом и его последним лидером и за начало новой эры.

Тридцатого декабря 1991 года в Минске состоялась первая регулярная встреча лидеров стран СНГ. В новой штаб-квартире ещё не хватало помещений и технической поддержки для приёма одиннадцати делегаций на высшем уровне. Некоторые правила и процедуры пришлось устанавливать на месте, что ещё больше усиливало неразбериху. Но всё же преобладал дух нового партнёрства. Начали работу важнейшие органы Содружества, приняты решения, направленные на политическое, военное и экономическое сотрудничество между странами СНГ. В основном это были декларации о намерениях, но поскольку они были единогласно одобрены главами новых правительств, можно было надеяться на их серьёзное