Тайная история преступных сект - Наталья Ивановна Макарова Страница 19

«В ожидании чести увидеть во главе всего общества представителя благородного сословия» Гроссмейстера выбрали пока из своей среды. «В день Св. Иоанна Крестителя» (в 1717 году) в таверне «Гуся и Противня» состоялся первый общий банкет франк-масонов: «Старший мастер, занимавший председательское кресло, предложил собранию лист кандидатов и большинством голосов были выбраны — дворянин Антон Сойэр великим мастером, а капитан Джордж Элиот и столяр Яков Ламболь — великими надзирателями…»

Раньше других обратили внимание на вновь ожившую масонскую организацию члены Королевского Общества, вероятно заинтересовавшиеся ею и с археологической, и с социальной точки зрения. Первым из них примкнул к масонству доктор прав и придворный принца Уэльского — Теофиль Дезагюльэ, в 1719 году, выбранный третьим по счёту Гроссмейстером Великой Ложи, в 1721 году его примеру последовал доктор Стэкли, — соблазнённый, по его собственному признанию, надеждой открыть в масонстве пережитки античных мистерий, — а вскоре после него ещё один член Королевского Общества, скрывавшийся под псевдонимом Филалет.

«Филалет известен как автор предисловия к вышедшему в 1722 году английскому переводу одного алхимичного трактата (О долговечных людях), предисловия очень характерного как для тогдашнего масонства, так и для успевших создаться вокруг него толков. В масонах видели уже носителей великих тайн — новый вид „розенкрейцерских братьев“, а с другой стороны подозревали атеистов и политически опасных людей. Несмотря на некоторый шум, успевший уже создаться вокруг масонства, в момент вступления в него Стэкли оно представляло собой ещё очень скромную величину — было численно невелико и не привлекало новых членов: по словам Стэкли в его дневнике, приём его в Лондонскую ложу было первым за несколько лет случаем принятия в масонство нового члена, и для выполнения вступительных обрядов в Лондоне не сразу нашлось даже нужное количество посвящённых.

Печать обходила масонство полным молчанием. Но именно в это время уже намечалась перемена: в масонство начали вступать представители знати и весь социальный состав его постоянно менялся. Дезагюльэ и его преемник и предшественник Пэн были последними нетитулованными гроссмейстерами Великой Ложи: за ними следовали уже герцог Монтагю, герцог Уартон, граф Долькес и другие герцоги, графы и лорды, непрерывно следующие друг за другом вплоть до наших дней. После 1723 года и в составе «великих надзирателей» не встречается уже лиц, не носящих по крайней мере звания сквайра (сельского дворянина).

В декабре 1721 года в газетах распространялся слух о предстоящем принятии в масонство наследника престола (принца Уэльского). Известия о масонах вообще всё чаще заполняли теперь страницы Лондонских газет: то такой герцог вступил в масонскую ложу и «возвращался с собрания в белом кожаном фартуке», то масоны праздновали в такой-то день закладку новой церкви и «щедро угощали рабочих». Масонство решительно входило в моду. По выражению упомянутой выше книги Андерсена (1723 г.) «свободорожденные британские нации, вкушая после внешних и внутренних войн сладкие плоды мира и свободы, проявили счастливую склонность к масонству во всех видах, и запустевшие было Лондонские ложи наполнились новой жизнью».

Одним из проявлений этой «новой жизни» было издание кодекса масонских уставов, обычаев и традиций — так называемой «Новой Книги Конституций». Она была составлена в 1721 году пресвитерианским пастором и доктором богословия Андерсеном и посвящалась первому титулованному гроссмейстеру франк-масонов герцогу Монтагю. В 1723 году с одобрения Великой Ложи её издали как официальное «руководство для Лондонских лож и братьев, живущих в Лондоне и его окрестностях».

Самой важной и интересной частью Книги является глава об «Обязанностях франк-масона», отразившая в себе современную культурную и политическую физиономию английского масонства. «Масон по самому положению своему, — гласит первый № „Обязанностей“, — подчиняется законам морали, и не может стать ни бессмысленным атеистом, ни лишённым нравственности нечестивцем. В старые времена масоны поневоле держались в каждой стране её местной религии, какова бы она ни была, но в наше время человек свободно выбирает себе веру, и лишь одна религия действительно обязательна для всех, это — та всеобщая, всех людей объединяющая религия, которая состоит в обязанности каждого из нас быть добрым и верным долгу, быть человеком чести и совести, каким бы именем ни называлось наше вероисповедание и какие бы религиозные догматы ни отличали нас от других людей. Верность этим началам превратит масонство в объединяющий центр, поможет ему связать узами искренней дружбы людей доселе бывших друг другу чужими».

Тем же настроением проникнуты и параграфы о гражданских обязанностях масонства: «Масон является мирным подданным гражданской власти, где бы ни приходилось ему жить и работать. Он не примет участия ни в каких замыслах против мира и блага народа» (№ 2). В ложах запрещались всякие религиозные, национальные и политические споры: «как масоны мы принадлежим лишь к упомянутой выше всеобщей религии и, заключая в своей среде людей всех языков, племён и наречий, объявляем себя врагами всякой политической распри (№ 6).

Под „всеми племенами“ тут разумелись, как полагает Бегеман, нации британской империи: никакого иного смысла это выражение в то время иметь, конечно, не могло…

В июне 1722 года к государственному секретарю лорду Таунсгснду явилась депутация лондонских масонов, чтобы уведомить его о предстоящем годичном собрании Великой Ложи и по этому поводу лишний раз засвидетельствовать перед правительством свою безусловную лояльность и преданность престолу. «Его Сиятельство, — рассказывала об этом событии газета (London Journal, 16 июня 1722 года), — отнёсся к депутации благосклонно и заявил, что франк-масоны могут спокойно продолжать свою деятельность, пока в ней нет ничего более опасного, чем старые масонские тайны, носящие, очевидно, самый невинный характер».

Единственной отраслью деятельности масонства, носившей общественный характер, была благотворительность, завещанная новому масонству ещё старыми ремесленными гильдиями, в действительность которых всегда входила забота о нуждающихся в поддержке «братьях».

В одном сочинении о масонах, вышедшем в 1724 году, основные принципы масонства излагались в следующем виде:

«Вопрос. Сколько существует правил, имеющих отношение к франк-масонству?

Ответ. Три — Братство, Верность, Молчание.

Вопрос. Что означают они?

Ответ. Братскую любовь, помощь и верность в среде всех истинных масонов, ибо предписания эти даны были всем масонам при постройке Вавилонской башни и Иерусалимского Храма…»

Эта «масонская троица» неоднократно выступает и в других местах — в рассказах современников о масонах, и в публичных речах и декларациях самих масонов.

Несмотря на столь мирный в общем и чуждый политике характер деятельности, в английском масонстве проявились было и другие тенденции: как раз вместе с титулованной знатью в Лондонские ложи проникла «крамола». Филалет в предисловии к «Долговечным» уже предупреждал масонов против ложных братьев и «святителей раздора, живущих в доме», а