Камерные репортажи и житейские притчи - Ева Михайловна Меркачёва Страница 17

Они не уставали. Свет в доме Семёна Кузьмича зачастую не гас ночь напролёт. Он не прогонял отцов, потерявших детей и с горя напившихся, не прерывал многочасовые монологи жён, только что похоронивших мужей. Он был с ними со всеми, он жил на кладбище. Жил, пока не похоронил там свою любимую Дуню. Тогда и понял: его кладбищенский век подошел к концу.

…Сидели на могилке Дуни — Ирочка с мамой и Семён Кузьмич.

— Дедушка, — говорила мама. — Смотри, какая у тебя красивая правнучка растёт! Счастливая будет!

Семён Кузьмич склонил свою совершенно седую голову к правнучке и, глядя ей в глаза, по обыкновению негромко сказал:

— Обязательно будешь счастливой, милая. Но произойдёт это, когда людей полюбишь и служить станешь миру.

Эти последние его слова стали для Ирочки и благословением, и напутствием. Ни красота, ни ум, ни успех, ни большие деньги — ничего из этого, как убедится она впоследствии, само по себе не приносит счастья. «Ты был прав, только любовь к людям и к миру», — прошептала взрослая женщина, склонившись к скромному памятнику на большом кладбище. С фотографии смотрел белый как лунь старик, её прадед. Он словно бы по-прежнему следил за порядком в мире мёртвых и живых.

Дед

Маленькой Саше снился сон: волшебные разноцветные мелки, которыми она рисует на тёмном асфальте, и нарисованное тут же оживает: деревня, лес и пригорочек, шалаш из берёзовых веток. Снился смеющийся дед, костёр и печёная картошка. Гусиное перо в волосах, кукла в коляске, бабочка на ладони, а ещё стеклянные бусы. И так радостно, так радостно было Саше, пока вдруг не позвал её чей-то голос — позвал, будто схватил и потянул вниз, в темноту. Саша проснулась. Она была в комнате одна. Медленно-медленно (ноги в последнее время почему-то не слушались, были как ватные), придерживаясь за стеночку, она подошла к двери в кухню и услышала, как взрослые тихо говорят о ней. Снова про кровь и что привезённые кем-то из Израиля лекарства не помогли, и надежды больше не осталось…

Саша не хотела умирать. Она это твёрдо знала. Но сообщать взрослым не собиралась. Думала: «А зачем? Они втихушку говорят обо мне и моей смерти, будто дело уже кем-то решено. И даже не спросят, согласна ли я!»

Саше было восемь — как ей казалось, возраст самостоятельности. Болезнь, о которой говорили с того момента, как она себя помнила, заставила её повзрослеть куда раньше здоровых сверстников. А когда впервые услышала, что может умереть (родители обсуждали это с несколькими противными, по мнению Саши, докторшами, которые к тому же не стеснялись брать пакеты с красивыми коробками конфет внутри и белые конверты), и вовсе почувствовала себя маленькой старушкой. «Если я скоро умру, значит, я уже мудрая и прожила долгую-долгую жизнь», — рассуждала Саша и тут же начинала сомневаться. Временами собственная жизнь казалась ей действительно нескончаемой, а иногда — не длиннее жужжания пролетавшего шмеля, что жил всё позапрошлое лето в саду у деда. Нет, умирать Саша не хотела. Но если мама с папой считают, что она умирает, — значит, так и есть? Саша устала от этих противоречивых мыслей, вернулась к себе в комнату и позвала родителей. Примчались оба.

— Солнышко, что-то болит? — спросила мама. — Вот, выпей синюю таблеточку и ещё красную.

Папа на миг отвернулся, пряча слёзы. Потом вдруг просиял:

— А хочешь выполню любое твоё желание? Абсолютно любое!

— Хочу-хочу! Хочу к деду в деревню! — радостно завопила Саша и даже попробовала слегка подпрыгнуть.

Папа под локоть вывел маму в коридор:

— Дорогая, в самом деле, если всё так, как говорят врачи, и ей осталось не больше двух месяцев, пусть поживёт несколько дней у твоего отца! Лекарства он будет ей сам исправно давать. Кстати, вспомни, каждый раз, когда она возвращалась оттуда, её состояние самым невероятным образом улучшалось.

— Ты хочешь отобрать у меня последние дни с ней? — горестно ответила мать. Отец застонал. А Саша натянула одеяло на голову и снова провалилась в сон.

* * *

— Солнышко, просыпайся, уже утро! Мы едем к дедушке! — явно взволнованный, папа раздвинул шторы на окнах. Сашенька ещё ничего со сна не понимала, но на душе стало спокойно и радостно.

— Ну ура же?! Ура?! — приставал папа, щекоча её небритым подбородком. «Ура!» — согласилась Саша и обняла его крепко-крепко, изо всех сил.

Все три часа в машине Саша пела песни. Несколько раз останавливались, папа покупал ей мороженое, жевательную резинку — всё, чего бы ни захотела. Учитывая, как давно Саша была на диете, — настоящее пиршество! — А жизнь-то налаживается! — заявила она, смеясь и уплетая за обе щеки эскимо. Папа едва успел отвернуться, смахнул слёзы: «Если уж это её последние дни, пусть будут самыми счастливыми!»

— Кто это ко мне, наконец, пожаловал? Со вчерашнего дня жду! — встретил зятя с внучкой Степан Николаевич.

— А ты знал, что я приеду? — спросила Саша, которую папа нёс на руках.

— Конечно, знал! — как нечто само собой разумеющееся, заявил дед и вдруг расхохотался.

Схватил Сашу в охапку и сам отнёс в дом. На самом пороге она специально глубоко-глубоко вдохнула — ей так нравился запах этого дома! Всё внутри было исключительно из дерева и сделано не только добротно, но и красиво. Мама как-то говорила, что дед, наверное, подпольный миллионер, раз купил дорогущий резной дубовый стол и к нему пять стульев. Все её попытки привезти в дедов дом что-нибудь из пластика (мебель или посуду) заканчивались ничем: он то ли на помойку относил всё это добро, то ли соседям раздавал.

— Вот здесь все препараты, а здесь расписано, какие и когда давать, — папа протянул деду два пакета. Тот внимательно посмотрел ему прямо в глаза и с тихой улыбкой кивнул на комод — мол, туда положи. Папа так и сделал, нежно поцеловал дочку, потом обнял деда и вышел.

— Ну, пойдем в лес, что ли? Соскучилась, поди, по нему, — прищурился дед. — Пойдем-пойдем! — захлопала в ладошки Саша. И тут же погрустнела: — Деда, как же я пойду, меня ножки совсем не слушаются. А ещё говорят, что я скоро умру.

— Глупости в моём доме прошу не произносить! — строго сказал дед, но тут же улыбнулся. Строгости его хватало максимум на две секунды.

— Нет никаких болезней, радость моя! Неужто забыла?

Сашенька припомнила, что дедушка действительно не раз это говорил. И как она могла забыть!

— Давненько ты у меня не была,