Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национал-социализм - Гётц Али Страница 90

Описанная в предыдущих главах практика экспроприации собственности, безусловно, раскрыта не полностью, а в некоторых случаях реконструирована лишь набросками. Но общая картина дает достаточное представление о технологиях организованного Германией крупномасштабного грабежа и связанных с ним политических выгодах. Рейхсминистерство финансов имело множество счетов и механизмов для постоянного перевода денег и смешивания их с другими деньгами для максимального сокрытия их происхождения. Постоянный сбор и отмывание денег противоречащими международному праву методами в интересах преступного государственного руководства – это меньшее, в чем виновны граф Шверин фон Крозиг и его высокопоставленные чиновники. То же самое относится к руководству и чиновникам Рейхсбанка, кредитных касс рейха и интендантур вермахта.

В Германии правительство ввело строгий (и воспринимавшийся народом справедливым) режим распределения, включавший замораживание цен. Но за границей немецкие солдаты должны были (и хотели) обогатиться. С точки зрения министра финансов, лучше всего им было бы превратить там часть избыточного внутреннего превышения спроса над предложением в иностранную валюту и в буквальном смысле промотать ее. «Пожалуйста, пришлите мне деньги, которые у вас еще остались», – писал Генрих Бёлль родителям в начале войны. Таким образом количество бесполезно копимых денег (которые нельзя было превратить в товары в немецкой экономике распределения) могло во многих семьях реально сократиться, а иногда даже полностью израсходоваться. Данная процедура открыла возможность занимающимся военными финансами политикам изымать «лишь относительно небольшое количество особенно “коварных” (то есть способных вызвать недовольство) миллиардов с помощью предлагаемых за границей товаров»[999]. Отсюда национал-социалистическое правительство извлекло выгоду из товарной удовлетворенности граждан рейха, независимо от того, были ли они по своим настроениям ближе к режиму или (как в случаях с Генрихом Бёллем и Вольфом Гётте) далеки от него.

Отношения между профессиональными экспертами и политическими лидерами проявились на практике германского финансирования войны. Они состояли в напряженном взаимодействии радикализированной, убедительной внутренней компетентности, с одной стороны, и политическим установлением границ – с другой. Иногда участники единодушно работали над одним и тем же проектом, например над экспроприацией собственности евреев в Салониках, в Бельгии, Франции или еще где-либо. Интенданты вермахта и чиновники рейхсминистерства финансов радовались дополнительным доходам, поступавшим к ним таким образом: напрямую (как в Бельгии) или в значительной степени опосредованно, через бюджет оккупационных расходов (как во Франции). Вместе с директорами Рейхсбанка они пообещали, что в краткосрочной перспективе обуздают вызванную ими же инфляцию в оккупированных странах и тем самым стабилизируют рейхсмарку.

Точно так же между экспертами и политическими лидерами царил четкий консенсус в отношении того, что на покоренные народы следует взвалить значительную часть текущих военных расходов Германии. Они были едины в своем намерении впоследствии погасить необходимые дополнительные военные кредиты за счет побежденных. Выражаясь внушительно звучащей терминологией немецких гарантов обеспечения стабильности национальной валюты: «Для поддержания германской валюты Рейхсбанк неукоснительно придерживался принципа… удовлетворения денежных потребностей немецких служб на оккупированных территориях, по возможности с использованием платежных средств соответствующих стран…»[1000]

В то время как в дебатах о военных надбавках к налогу на заработную плату и всеобщим налогам на предметы потребления с осени 1941 года каждое предложение о повышении потерпело неудачу из-за запретов политического руководства рейха, это не относилось к налогообложению зажиточных граждан. В случае с налогом на доходы домовладельцев близкий партии рейхскомиссар по ценообразованию работал совместно с нацистской массовой организацией «Германский трудовой фронт», партийной канцелярией Гитлера и возглавляемым консерваторами министерством финансов Пруссии над удвоением первоначально запланированного и без того высокого налогового бремени домовладельцев. Это было сделано нацистскими функционерами с расчетом сохранения лояльности народных масс. Несколько экспертов согласились с этим, чтобы сдержать рост военных долгов хотя бы таким (по крайней мере осуществимым) способом.

В других случаях инициатива однозначно принадлежала экспертам, и с психологической точки зрения это приводило к постоянно меняющемуся балансу между планами нацистских политиков и тем, что экономические специалисты считали желательным. Так, чиновники рейхсминистерства финансов и Рейхсбанка создали полностью автономную систему оккупационных марок. В соответствии со словами Брехта «Что такое ограбление банка по сравнению с его основанием?» кредитные кассы рейха составили основу удивительно элегантно организованного грабежа Европы. Их чиновники, почти полностью набранные из сотрудников Рейхсбанка, принципиально осуществляли миллиардные сделки на «ненемецкие» деньги. Ограбление происходило в скрытых формах валютной политики (за исключением оккупированных частей Советского Союза, где деньги играли немаловажную, но второстепенную роль по сравнению с методами принуждения и террора).

Точно так же министр финансов не нуждался в каких-либо политических указаниях, чтобы задерживать денежные переводы подневольных работников их семьям в рейхсмарках за границу и отправлять адресатам соответствующую сумму деньгами оккупированной страны. Никому не надо было приказывать ему применять ту же процедуру к финансовым учреждениям и организациям, покупавшим акции или товары за границей. Выплаченная за них в рейхсмарках рыночная стоимость также исчезала в Германской расчетной кассе и уже оттуда перетекала в бюджет рейха на благо всего германского общества – в то время как населению оккупированных стран приходилось оплачивать своими деньгами грязные дела рейха. Гитлер никогда сам не давал конкретные инструкции такого рода. Все, что ему нужно было делать, – это дать свободу компетенции в сочетании с планом: все, что полезно для немцев, – это хорошо; а о методах он никого спрашивать не собирался. Недаром Рейхсбанк украсил часть своих бланков неброским тисненым штампом со свастикой и почетным званием «Образцовая национал-социалистическая компания»[1001].

Время от времени возникали разногласия относительно того, как быстро и каким образом следует «обчистить» Европу. Эксперты больше ориентировались на среднесрочную максимальную прибыль от эксплуатации подневольного труда. В своих мыслях они придерживались определенной «возобновляемости»: они хотели еще некоторое время доить корову и дать ей родить телят, прежде чем отправить ее на бойню. В этом смысле Шверин фон Крозиг призывал к тому, что он называл «оптимальной военной экономикой». Он хотел «предотвратить преждевременное ослабление стран, чей экономический потенциал мы используем»[1002]. Но в отличие от дальновидных моментов своей идеологии нацистские лидеры мыслили исключительно категориями политического выживания. Они приняли решение «блицкрига» – любой ценой закончить свои дела в течение следующих нескольких недель, а может быть, нескольких месяцев.

Разделы о довольных грабителях Гитлера и о крупномасштабной коррупции немецких гражданских лиц на Украине ясно показывают такие контрасты между профессиональными и насущными политическими приоритетами. Подобным образом выглядел и постоянный конфликт по поводу налогообложения доходов широких масс в Германии. В обоих случаях сюиминутный экономический оппортунизм постоянно преобладал над профессиональной проницательностью.

Но с точки зрения поставленного в начале вопроса «Каким образом нацистскому режиму удавалось