Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национал-социализм - Гётц Али Страница 8

На основе такой пропаганды присоединившиеся позднее участники антисемитской государственной политики всегда оправдывали свои меры против «евреев» защитой. Заключительная глава «Майн кампф» называется «Самооборона как право». Тот же посыл можно найти в названии закона «о восстановлении профессионального чиновничества», которым в апреле 1933 года рейхстаг снес краеугольный камень эмансипации евреев. Проект закона о частичной экспроприации собственности евреев, разработанный чиновниками рейхсминистерства финансов летом 1937 года, назывался «Законом о возмещении ущерба, причиненного евреями Германскому рейху»[63]. Чем дольше шла война, тем последовательнее она изображалась в германской пропаганде как «арийское сопротивление» наступающему «мировому еврейству», стремившемуся к мировому господству в «трех обличьях»: «во-первых, в виде просто еврея, во-вторых, в виде плутократа, связанного с евреями родством, и, в-третьих, в виде еврея-большевика»[64].

В эту модель легко вписывалась теория о высшей расе. Кроме общей претензии на превосходство, в нее входил и лелеемый учеными страх перед угрозой избранным, которым в случае необходимости приходилось прибегать к насилию для защиты себя от натиска низкосортных людишек. Социалистическое мировоззрение тоже содержало в себе такой элемент – учение об исторически победоносном пролетариате и никчемном, умирающем классе буржуазии. В каждом случае это облегчало переход от одного политически спасительного учения к другому, тем более что национал-социализм зарекомендовал себя как более открытая, прагматичная идеология и привлекал самые разные группы германского общества. После того как гражданская война и классовая борьба окончательно разрушили республику, национал-социалистическое движение соблазняло мечтой о третьем пути: его политики обещали справедливость для всех и борьбу против всякого рода «разложения», какой бы характер оно ни носило: либерального капитализма или доктринерского большевизма.

В 1914 году Германия иначе, чем в 1939 году, рассматривала итоги трех победоносных войн Бисмарка и более 40 лет мира, «эпохи грюндерства», подъема и процветания среднего класса. Амбары и подвалы частных хозяйств были заполнены доверху, в начале Первой мировой войны они оценивались примерно в 40 млрд марок. В 1940 году рейх мог рассчитывать лишь на запасы в 5 млрд рейхсмарок. При этом марка 1940 года демонстрировала значительно более низкую покупательную способность, чем в 1914 году. Накануне Первой мировой войны Рейхсбанк располагал размещенным в банках нейтральных стран золотым запасом в размере 1,4 млрд марок, еще 2,5 млрд марок составляла стоимость находящихся в обращении золотых монет. Для сравнения: документально подтвержденный и хранившийся тогда в секрете золотой запас Германии на 1 сентября 1939 года составлял около 0,5 млрд рейхсмарок[65].

В итоге Первая мировая война обошлась Германскому рейху в 160 млрд марок. Несмотря на гораздо лучшее исходное положение, она финансировалась гораздо хуже, чем во время Второй мировой войны. Если с сентября 1939 года по сентябрь 1944-го около 50 % расходов можно было покрыть за счет текущих доходов (и говорилось именно о золотом обеспечении), то в 1914–1918 годах доля покрытия составляла лишь 13,1 %; 24,8 % должны были покрываться «краткосрочными государственными обязательствами» (а именно путем печатания денег), остальные 62,1 % следовало привлечь посредством облигаций долгосрочных займов, на которые должна была подписаться германская буржуазия. Девять военных займов в период между 1914 и 1918 годами принесли 98,2 млрд марок. Для сравнения: Великобритания профинансировала по крайней мере около 28 % стоимости Первой мировой войны только за счет текущих налоговых доходов[66].

Низкое соотношение между налоговыми поступлениями и численностью населения Германии в 1914–1918 годах было не просто следствием провала политиков и финансистов, но связано прежде всего с тем, что отдельные федеральные земли все еще обладали налоговым суверенитетом. В рейхе отсутствовало общее финансовое управление. При национальном доходе в 40 млрд марок в 1913 году постоянные доходы составляли лишь 2,3 млрд, 75 % которых съедали военные расходы. По сравнению с сегодняшним днем государственную квоту можно назвать смехотворно низкой. Соответственно, нельзя говорить о централизованно организованном «колоссе кайзеровской власти»[67].

Политическое перемирие, заключенное партиями в рейхстаге в 1914 году, устранило на последующие четыре года любые серьезные дебаты об улучшении налоговой базы. Только социал-демократы безуспешно требовали изъятия военных прибылей. Поэтому оставался лишь один способ долгосрочного долга – в виде военных займов. Именно республика создала известную нам сегодня централизованную государственную налоговую систему путем финансовой реформы Маттиаса Эрцбергера, и именно она с 1919 года увеличивала (непрерывно и с постепенным привыканием) долю государства в валовом национальном продукте. Той основой, благодаря которой гитлеровская Германия смогла взимать налоги во время Второй мировой войны в масштабах, которые в 1914 году «считались бы совершенно невозможными», она обязана именно республике[68].

Помимо предусмотренных в бюджете расходов, обе войны в значительной степени истощили и экономическую базу: были израсходованы прежние запасы, изношено оборудование, здания, промышленные установки, транспортные средства и вся инфраструктура в целом, а леса и поля использованы до почти истощенного состояния.

В 1914–1918 годах уровень жизни немцев упал в среднем почти на 65 %, и большинство населения оказалось за гранью прожиточного минимума. Финансовые стратеги Третьего рейха рассматривали это обстоятельство как «вызывающее крайнюю озабоченность». Так, в 1941 году один молодой ученый-экономист писал: «Как видно из фактов, тем самым предел терпимых ограничений в то время, кажется, и впрямь был превышен. Крах внутреннего фронта стал расплатой за немедленное укрепление внешнего фронта». В Третьем рейхе, напротив, считалось, что такого рода «ухудшения уровня жизни опасаться не следует»[69].

Как читать эту книгу

Проблематика

Далее речь пойдет о простом, но до сих пор остающемся без ответа вопросе: как такое могло случиться? Как могли немцы допускать в своей среде и совершать беспрецедентные массовые преступления, особенно уничтожение европейских евреев? Безусловно, одной из предпосылок была навязанная государством ненависть ко всему «низкосортному»: к «полякам», «большевикам» и «евреям». Но ответа из этого не следует. Десятилетиями, до появления гитлеровского правительства, немцы были не враждебнее остальных европейцев, а их национализм – не более расистским, чем у других народов. Не существовало и особого германского пути, который можно было бы правдоподобно увязать с Освенцимом. Мнение о том, что в Германии рано развились особые, направленные на истребление антисемитизм и ксенофобия, лишено эмпирических оснований. Ошибочно полагать, что для немецкой аномалии развития, имеющей столь тяжелые последствия, необходимо найти особые, имеющие долгую историю причины. НСДАП завоевала и укрепила свою власть благодаря ситуативным констелляциям. Самые важные факторы для этого находятся после 1914 года, а не до этого периода.

В центре внимания настоящего исследования лежат многообразные отношения между народом и руководством национал-социалистического режима. Доказано, что гитлеровское правление было крайне неустойчивым с самого первого дня.